Станислав Буркин - Фавн на берегу Томи

Еще в подворотнях в тени заборов чернобелой корочкой таился лед, а солнце уже золотило веселые ручейки и глянец липкой новорожденной листвы. Нигде, ни в какой другой земле не бывает такой чудесной, ясной весны, как в Сибири. Она подобна светлой освободительной Пасхе. И почувствовать ее может только тот, кто сполна пережил лютый сибирской пост — почти полярную зиму, продолжавшуюся целых полгода.

Теперь учитель целый день с раннего утра мог проводить в весеннем лесу, где тени ветвей струились под ногами, где лес кланялся, скрипел и словно переговаривался с порывистым гуляющим по нему ветром. Пахло весной и сиренью. Дымка полосами стелилась над вспаханными полями на бесконечной равнине за широкой рекой. Покачивались и вились вихрями на ветру стайки белых весенних мотыльков над травами.

На Красную Горку учитель ездил свататься к Елисавете Яковлевне. Дело пришлось иметь со старухой, но на этот раз Дмитрий Борисович неплохо подготовился к этой встрече и смог ее одолеть.

Принюхиваясь к весне, учитель не спеша гулял по знакомому лесу, и тихое ощущение счастья струилось в его душе. Сидя под могучим кедром, он чиркал огрызком карандаша в блокноте и слушал, как величественно шепчутся с ветром доисторические деревья и как шумит хрустальными бубенцами о каменистое дно веселая язычница речка.

Теперь даже казавшееся мертвым дерево, возле которого учитель стрелялся по осени, ожило, расцвело и густо покрылось маленькими цветами. Всюду порхали бабочки, и кузнечики дружно скакали, когда учитель шел по траве. И в душе его теперь тоже воцарилась весна. И он знал, что когданибудь вновь придет осень, и листья вихрем понесутся над старым городом, облепляя скамейки и мокрые крыши домов. Что он снова задумчиво будет ходить за гимназистской кафедрой у исписанной мелом доски. А потом наступит зима, и вечерами он будет читать книги, съежившись у теплой трескучей печи. И никогда, никогда больше не вернется и не заиграет на своей чародейской свирели злой колдун, называвший себя Человеком.

…И Дмитрий Борисович, конечно, был прав. Потому что только спустя сорок два года, когда он уже ляжет в сибирскую землю, влюбленный почтальон Адам Шмерк, мерно крутя педали, подъезжал к мосту через реку Сан, недалеко от того самого места, где когдато пытался застрелиться один русский учитель. Стальной мост по конструкции больше напоминал железнодорожный. Въехав в ребристую его тень под балками, почтальон покатил в гору и неуклюже завилял от напряжения. Мечась из стороны в сторону, велосипед его как бы отражал беспомощную нервозность своего седока.

А впереди по пешеходной части моста шел гражданин в макинтоше и широкополой шляпе. Когда Шмерк, виляя, обогнал пешехода, тот окликнул его:

— Постойте!

Шмерк, недоумевая, с чего бы это незнакомец, да еще и явный чужак, окликал его, остановился, спешился и хмуро обернулся. Высокий, смуглый пожилой человек в это время сошел с пешеходной части моста и нагнулся зачемто на проезжую часть.

— Вот! — весело объявил он, махая конвертом. — Вы обронили письмо.

Шмерк так же хмуро проверил сумку и обнаружил, что забыл ее застегнуть.

На пожелтевшем конверте было написано «Польша, город Леско, аллея Любви, 3. Беате Красицкой».

«Ах ты Господи, — защемило чтото у почтальона в груди, когда он принял конверт, — это же письмо ее бабке! И не какоенибудь выпало, а именно это», — посетовал он, тяжело вздохнул и поблагодарил прохожего, приподняв за козырек угловатую польскую фуражку.

Еще пыхтя после подъема, Шмерк провел платком по взмокшему лбу, вернул на место головной убор и покатил вниз по мосту, а там дальше вырулил на дорогу, широкой дугой сворачивавшую в небольшой европейский город с романским костелом и приземистым замком Кмитув. Он съехал на ухабистую тропу под буками и устремился к особняку Кисельских.

А незнакомец, поднявший письмо, пройдя мост, тут же сошел с дороги, спустился крутой тропкой на берег реки и пробрался под бурые стальные балки моста. Там в густой тени и зарослях ивняка он снял шляпу, пригнулся, осмотрелся по сторонам и словно по волшебству исчез.

И больше того человека в городе Леско никто никогда не видел. Разве что вечером того же дня одна маленькая речная нимфа весело плеснулась под мостом, поймав хитрый, невидимый для смертных взгляд фавна, колдовавшего у реки.

Автор приносит особую благодарность своим друзьям, оказавшим неоценимую поддержку в создании этой книги. В том числе:

— Петру Румянцеву за исторические консультации (прежде всего по истории нашего любимого Томска);

— Антону Костереву за вдохновение, совместное создание некоторых образов (прежде всего самого Дмитрия Борисовича Бакчарова) и гениальный стих о богине любви;

— Игорю Новикову за веселое совместное прочтение;

— Вике Дудко за дружескую помощь в первоначальной чистке;

— Дарье Сараевой за помощь в античных эпизодах, написанных еще три года назад, в 2004 году;

— священнику Александру Печуркину за духовную поддержку и язык старца Николая;

— panu Pawiowi Kusalowi za udostępnienie widokуwki miasta Leska z lat 30tych XX wieku z jego kolekcji . [10] Пану Павлу Кусалу за предоставление снимка городка Леска 30х годов XX века из его личной коллекции ( польск .).

Дорогая Беата, Любовь моя! Привет Тебе из далекой заснеженной России! Если кто скажет Тебе, что в Сибири по улицам гуляют медведи — не верь! ( Польск. )

Сибирь — бескрайний леденящий ужасающий мир ( польск .).

Итак, снова в Томск ( нем .).

На три счета, на два счета! Большой круг! ( Франц .)

Папочка, к нам какойто лысый поляк пришел постричься ( польск .).

Масонство! ( Польск .)

По сведениям Большой Советской Энциклопедии, в России в 80–90х гг. XIX в. в среде рабочих и интеллигенции была распространена революционная песня, исполнявшаяся на мелодию «Марсельезы» и получившая название «Рабочая марсельеза». Текст «Рабочей марсельезы» часто исполнялся с некоторыми изменениями.

Так помереть это еще не все! ( Итал .)

Пожалуйста, здесь уборная ( польск .).

Пану Павлу Кусалу за предоставление снимка городка Леска 30х годов XX века из его личной коллекции ( польск .).