Алексей Борисов - Утро Земли

– Хам! – закончила тираду Лея.

– Все в норме, сэр, – крикнул пилот в рубку, – Дура, для тебя же стараемся, – прошептал он на ухо Лее, когда прошёл мимо неё на своё место.

Девушка покраснела, и решила, что потом даст ему пощёчину.

В начале спуска встряхнуло так, что Лея едва не потеряла сознание. А это были только первые секунды. Она не заметила, как закричала. В тесном салоне шаттла играла громкая ритмичная музыка. Может быть, кричала не только она?

– Мы, – прошептала Лея.

– Да, прибыли, – пилот расстегнул ей ремни и подал руку.

– Ох, – Лея попыталась прикрыть рот, но рука безвольно опустилась. А ведь она её едва приподняла.

– Ничего, это бывает. По первому разу, – кивнул пилот, – Отдышись, всё равно пока расшлюзовка. Кстати, если решишь обратно, три недели карантина. И не на орбите, а тут.

– Знаю, – огрызнулась Лея на крепкого мужчину.

Он еле сдерживал улыбку.

Несколько минут прошли в борьбе с бастующим организмом. А потом Лея решительно поднялась на ноги. Мышцы загудели, но девушка справилась с тяжестью и попыталась сдуть прядь, которая мешала глазам. Волосы неприятно хлестнули обратно по щеке.

А потом были запах и свет.

Лея сжала пальцами поручень и тихо прошептала молитву. Над головой, словно вывернутой наизнанку, простиралась Земля. В ярком небе светило белое, ослепительно тёплое и колючее солнце. Девушка резко отвела глаза, смотреть было больно. Приложила ладонь к лицу так, чтобы часть веса пришлась на голову. Внутри черепа, казалось, гудел молот и отбивал барабанную дробь, которая отдавалось болью изнутри глазниц.

Краем глаза она увидела облака. Белые комья, ажурные узоры и мелкая крупа. Ветвистые нити белого цвета. А потом чёрные. Что это?

Девушка посмотрела вверх, в другую сторону. Там солнечные лучи пробились сквозь тёмные переплетения.

– Деревья, – прошептала она.

Кто же мог знать, что они такие огромные? До ближайшего не меньше десяти метров, а оно выше лопастей шаттла! Это оно так пахнет? Это запах или звук в воздухе? Или всё вместе? Лея посмотрела пристальнее и увидела листья. Миниатюрные зелёные ладони, на них узор, словно десятки, сотни растений слились в одно.

А что там, вдалеке? Синее и чуть более тёмное, чем небо с облаками.

– Там тоньше атмосферный слой, у горизонта, да? – она задала вопрос в пространство.

Кто-то незлобно рассмеялся.

– Нет, горизонт тут гораздо дальше. Вон там, у границы тёмного и более светлого. А тёмное это море.

– Море? – переспросила Лея.

– Ага, – объяснили ей, – Вода. До самого горизонта.

К такому зрелищу девушка оказалась не готова. Чьи-то руки не дали ей упасть, и бессознательное тело отнесли под натянутый тент, в тень. Были и другие, кто последовал за Леей.

– Ничего, – хмыкнул один пилот и подмигнул другому, – Акклиматизация.

Его имя звучало как Оскар. И хотя многие путали, на какой слог делать ударение, ему было всё равно.

Когда мальчику исполнилось восемь лет, родители подарили щенка и тогда все узнали, кто в посёлке главный. Ни у кого не было личной собаки.

– Давай пойдём к Оскару в гости! – щебетали школьники, – Посмотрим на Райта и поиграем с ним.

– Это я ещё подумаю, – важно говорил Оскар, – Что папа с мамой скажут.

Родители относились очень сдержанно к новым программам обучения. Тихо перешёптывались, когда мальчик шёл с друзьями на занятия к медиуму. И велели бежать обратно, как только уроки закончатся.

– Тебе надо заниматься, – вкрадчиво говорили Оскару мама с папой.

Но совсем запретить общение с друзьями, конечно, не могли. Иногда то Роман, то Хельга, а то и Сьюзи с Андреем прибегали к их дому, и тогда во дворе звучная какофония из детских криков смеха и визга.

Бабушка выходила на крыльцо и выводила Райтика. Пудель недовольно смотрел на детский кавардак и тихо, но внятно гавкал. Обычно одного раза хватало.

– Райтик хороший, – говорила бабушка.

Оскар в этот момент становился похожим на пса, даже если до этого разгорячённый носился по двору с палкой и визжал ни чуть не тише остальных. Он перенимал настороженную, злобную самоуверенность Райта и спешил поближе к бабушке. В душе была странная, тугая и липкая неопределённость. Словно сомнение и недовольство своей привязанностью. Дети смущались и вскоре собирались по домам. А Оскар садился за уроки.

Учителя хмурились, а кое-кто однажды напомнил родителям Оскара о трудах социолога Роберта Уилсона.

– Знаете что, – отозвалась бабушка Оскара.

У бабушки был необыкновенно чистый, сильный и звучный голос. Поговаривали, что это у них семейное, но тётка бабушки, медиум Регина всячески отнекивалась. Старалась доказать, как мало между ними общего.

– Что? – переспрашивали бабушку.

– Родительское воспитание никто ещё не отменял, – авторитетно заявляла она и гладила Райтика, который тихо рычал, – Так вот и не суйте нос не в своё дело.

Прошло много лет прежде, чем Оскар нашёл в себе силы крикнуть:

– Нет, суйте!

Бабушкин ответ был таков:

– А ты вообще молчи! Ишь, разговорился, – и добавила, глядя на гостей, – Он вон молчал, пока вы не пришли. Потому что сказать ему нечего, всё правильно.

– Нет, – ответили бабушке, – Всё от того, что вы ему говорите – заткнись.

И не важно, что эта беседа прозвучала в его воображении.

Однажды он нашёл в себе силы начать разговор в таком тоне. Но не успел.

Недостроенную Цитадель атаковала Флора.

История его борьбы за личную свободу могла бы стать книгой. Но он не любил писать и долго говорить. Более того, он вообще не понимал, что любит, а что нет. Его, кажется, не научили понимать это. Его слишком сильно затянули шнурками правил и приучили следовать порядку. Сдержанно, вернее сказать, бесчувственно.

Райт погиб вместе со множеством других домашних питомцев. Таких же милых и пушистых. В те жестокие дни смерть настигала и людей и животных без разбора. Потом кто-то остановил войну с Флорой. Какая-то девушка, слышал Оскар. В безумном хаосе, который оставила после себя война, юноша не находил опоры для души. Самым шатким гвоздём всего песочного замка, каким ему представлялся мир, были комплексы и правила, смешанные в умопомрачительном калейдоскопе. Он так бы и продолжал жить, дезориентированный и усталый. Группа, где он занимался до начала войны, распалась. И дело было не в смерти Медиума или ранении кого-то из группы. Оскар чувствовал, сколько вины в нём самом. Он так и не сумел стать частью группы, словно родственники держали его за руки и не пускали в путь под названием жизнь.

Только когда с неба спустились гости Луны, или Малого мира, как они сами его называли, парень нашёл в себе силы посмотреть по сторонам. Понимание того, что его родители погибли, и их никогда не вернуть пришло гораздо позже. А пока он медленно пробуждался от холодного, туго скрученного узлом внутренностей оцепенения. Голос Медиума по имени Алекс заставил его вздрогнуть и посмотреть в реальный мир.