Гордон Диксон - Путь Пилигрима

Она умолкла. У него почему-то не находилось слов, чтобы сказать, что она не права.

– Понимаешь? - продолжала она.- Тебе не удавалось найти никого, похожего на себя, среди людей, поэтому подсознательно ты пытался быть алаагом. Ты нашел в них качества, которые тебе нравились. И ты чувствовал себя равным им, вопреки тому, что знал о них, потому что всегда быстро соображал и у тебя бывал готов удовлетворяющий их ответ. Ты привык говорить нужные вещи и научился обращаться с чужаками; и в конце концов ты узнал их лучше, чем любой человек,- возможно, даже лучше, чем они знают себя в некоторых отношениях.

Она снова помолчала. Он сидел на том же месте, а ее слова продолжали звучать в его голове.

– Может быть…- вымолвил он наконец.- Но мое понимание их сути не изменяет того факта, что они способны не колеблясь испепелить этот мир. Мы не говорим о мелочах, мы говорим о главном - одном большом несчастье, в котором окажется каждый на этой планете из-за произнесенной мной лжи.

– Нет, мы говорим не о том,- возразила она.- Мы говорим об алаагах и их менталитете. Ты человек, и ты знаешь, что и как думают люди. Ты любишь человечество, хотя никогда не признаешься себе в этом, поэтому ты и смог подсунуть им историю о том, как избавиться от алаагов. Тебе нравятся алааги - да! Я понимаю, что ты их ненавидишь, но в то же время некоторые из них тебе нравятся, например Лит Ахн. Или, скажем, ты восхищаешься ими, если тебе претит слово «нравится». И поскольку они тебе нравятся, ты их понимаешь, раз ты их понимаешь, то сможешь придумать способ прогнать их отсюда. Ты сможешь, Шейн!

– Не могу,- хрипло произнес он. У него было такое чувство, будто его поймали и сделали навеки недвижимым, каким предстал в воображении Адты Ор Эйн сын ее и Лит Ахна в руках врагов. Теперь он понимал, почему тот образ на экране так сильно потряс его. Он сам был похож на него. Заключенный в окаменелую смолу своего одиночества, навсегда удаленный от внешнего мира, беспомощный.

– Нет, ты можешь.- Ее голос напоминал звук тихого, но настойчивого дождя, барабанящего по холодной прозрачной оболочке, в которую он был заключен, как пленник.- Ты пытался изжить в себе человеческое и любить алаагов, но у тебя не получилось. Теперь единственное, что надо сделать,- это признать, что ты наконец осознал свою любовь к человеческому в себе и совершенно отказаться от алаагской половины. Ты тот Человек, который находит ответы. Найди ответ сейчас. Ты можешь.

– Но ответа нет.

– Должен быть, иначе ты бы не допустил, чтобы так далеко зашло с символом Пилигрима. Ты просто не хочешь признаться, что решение есть, потому что точно так же, как на самом деле ты не хотел предавать людей алаагам, так и не хочешь сделать с алаагами то, что может быть сделано,- и ты это знаешь.

– Что заставляет тебя предполагать такие безумные вещи? - без выражения спросил он.- Нет средства изменить теперешний ход вещей. Говорю тебе, его нет.

– Но он должен найтись,- настаивала она.- И ты можешь найти его - он спрятан в чем-то, что ты знаешь об алаагах. Он должен быть. И все, что тебе надо сделать, это найти его.

Он не ответил ей.

– Почему бы тебе не попытаться сейчас уснуть,- сказала она.- Может, ответ придет в добром сне вместо кошмара. Уже почти утро, но тебе сегодня никуда не надо идти, если только сам не захочешь. Ложись и постарайся уснуть. Я буду здесь с тобой.

Он покачал головой.

– Нет,- вымолвил он. И поднялся на ноги.

– Не могу сейчас спать,- сказал он.- Мне нужно вставать. Хочу немного прогуляться.

– Ну хорошо,- сказала она все так же мягко.- Иди прогуляйся. Буду ждать тебя здесь.

Шейн оделся, но в не плащ пилигрима, а в повседневный костюм, засунув в карман личный пропуск, с помощью которого они прошли полицейский пикет в Каире и который позволит избежать столкновений с представителями власти на улицах. Он спустился вниз на лифте и попал в широкий сверкающий вестибюль.

Вестибюль был пуст, если не считать заспанного клерка, который тупо взглянул на Шейна, когда тот проходил мимо него в сторону вращающихся стеклянных входных дверей. В конце концов клерк, видимо, решил, что раз этот уроженец запада выходит, то он, по-видимому, достаточно знает улицы, чтобы в столь поздний час самостоятельно позаботиться о себе. Как бы то ни было, в обязанности персонала за стойкой не входило предупреждать гостей по собственной инициативе.

Шейн почти не заметил клерка. В тот момент он едва бы заметил ураган, проносящийся в полуквартале от него. Он был одурманен мыслью о том, что рассказал Марии самое худшее из того, что можно было рассказать о себе, и что она - невероятно - не отшатнулась немедленно от него в отвращении.

На улице прохладный воздух овеял лицо и руки Шейна; никого не было видно. Рассвет еще не наступил, но серый свет от серого неба слабо освещал пустые тротуары и молчаливые фасады зданий. Алааги, время от времени совершавшие странные вещи и никогда не объяснявшие своих действий, буквально сровняли с землей часть делового центра Пекина и на сетке прямых улиц настроили множество отелей, магазинов, аптек и других учреждений сферы обслуживания для иностранных посетителей. Они сделали то же самое во всех больших городах от Калькутты до западного побережья Северной Америки, включая такие невероятные места, как Сидней, Гонолулу, Гавайи, где сметенные с лица Земли здания были практически неотличимы от тех, которыми их заменили.

Улицы были пустынны - вот о чем клерк мог бы предупредить уходящего постояльца, надумай он сделать это. Но в случае с Шейном предостережение было лишним. Алааги в ходе своей жесткой антикриминальной кампании деспотично постановили, чтобы на улицах таких кварталов, как этот, не было несанкционированного движения между полуночью и шестью часами утра. И действительно, через пару кварталов перед Шейном предстала женщина в униформе со сжатым кулаком согнутой в локте левой руки, что являлось введенным алаагами международным жестом востребования личных документов.

Шейн достал свой пропуск. Женщина быстро кивнула и отступила в сторону. В последующие несколько минут его останавливали и проверяли еще два раза.

Но он столь же мало отдавал себе отчет в этих паузах в своей прогулке, как и во внимании к себе со стороны служащего при выходе из отеля. Он не сомневался, что останавливающие не станут его задерживать, и его мысли были слишком заняты другим, чтобы обращать внимание на этих людей.

Невероятно было, что Мария так хорошо его понимает и знает о нем гораздо больше других - больше, чем он сам знает о себе,- проведя с ним совсем мало времени. Как она смогла так изучить его? Единственные знакомые с Шейном люди, с которыми она встречалась во время пребывания с ним в Доме Оружия, были членами корпуса - и большую часть этого времени она проводила одна в своей комнате.