Дмитрий Самохин - Крышник

Лето выдалось на редкость жарким для Петербурга. Ртутный столбик вот уже три недели не опускался ниже отметки плюс сорок градусов. Солнце каталось в небе над городом и напоминало сковороду, на которой жарилась яичница. Фонтаны, извергающие потоки воды, собирали перед собой толпы народа, будто популярный ансамбль, навязший на ушах непрерывными хитами, льющимися круглые сутки с экранов телевизоров, с радиостанций, с рыночных палаток и в помещениях магазинов и офисов. Извечные летние голуби, беда причесок бронзовых памятников и шляп прохожих, топорщили перья и не вылезали из луж, которых в городе становилось все меньше и меньше. Они оставались только у фонтанов, отключаемых в связи с экономией водных ресурсов и у аварий, как называли места стихийного прорыва водопровода, который в это лето рвался, будто перекаченные воздушные шары китайского производства.

Лето выдалось не только жарким, но и дымным. Дожди огибали стороной Россию, и вот уже четыре недели, как ни одна капля не выпала на сухую землю, и на вязкий, будто плавленый шоколад, асфальт городов.

Москву затянуло пожарами. Над городом навис смог. Полыхали торфяники, которые никто не мог потушить. Не миновала эта участь и Петербург. Под Выборгом горели торфяные осушенные болота, и дымом, как саваном, затянуло город, так что в двух метрах от себя ничего кроме серого молока, заполнившего все пространство вокруг, не было видно.

Инга Львовна в это лето пережила несколько потерь и чувствовала себя разбитой, словно старый комод, рассохшийся и разваливающийся на щепки. Во-первых, от нее ушел муж. Ей давно говорил отец, профессор востоковед Лев Леопольдович Рыбаков, что он ей не пара. Это складывалось из нескольких составляющих: уровень воспитания (интеллигентная семья с ее стороны и выходцы из рязанской деревни с его), уровень развития и культуры (за свои сорок два года она прочитала более тысячи томов и могла наизусть читать Пушкина, Блока, Гумилева, Ахматову, а он пролистал лишь одну книгу «Как выложить печку своими руками» и к литературе и искусству относился с нескрываемым пренебрежением), уровень образования (высшее филологическое с ее стороны и техникум по классу монтажник электрооборудования с его). Через два дня после ухода мужа померла любимая собака, которой уже было двенадцать лет, и последние полгода ее выносили для прогулки на улицу на руках. Умирала она долго и тяжело, скуля и плача. И Инга Львовна вздохнула с облегчением, когда все закончилось.

И ко всем бедам, которые выпали на ее голову в это засушливое, длинное, как нить Ариадны, лето добавилось еще и удушье, которое Инга Львовна испытывала от дыма. Инга Львовна страдала бронхиальной астмой, и торфяная наволочка смога, окутавшая город и ее квартиру пробуждала в ней клокочущее извержение кашля, от которого все внутри переворачивалось.

Инга Львовна глотала таблетки со скоростью спринтера и никогда не выключала кондиционер, который приобрела по совету подруги. Двери и окна были плотно закупорены, чтобы дым не проник в квартиру, которая теперь напоминала холодильник. На улице плюс сорок, а в квартире двадцать градусов.

С работы в этот день шестого августа Инга Львовна вернулась пораньше. Отпросилась у директора издательства и в пять вечера уже была дома. Отворила входную дверь, шмыгнула внутрь, плотно захлопнула ее с поспешностью кикбоксера, проводящего после блокированного удара противника ответный удар, и стала закладывать щели мокрыми тряпками, которые препятствовали прониканию дыма в квартиру. Обложив дверь, Инга Львовна разделась и прошлепала босиком в большую комнату, включая по ходу всю иллюминацию.

Инга Львовна мечтала провести вечер перед телевизором. Посмотреть парочку фильмов, выпить бокал сухого вина, может быть, позвонить сыну в Германию, где ее Игнат жил уже третий месяц. Голова ее была полна тревог и усталости, и оттого-то Инга Львовна думала лишь о спокойствии и тихом отдыхе перед мерцающим в темноте экраном, но всем ее мечтам не было суждено воплотиться. Они были слишком далеки от реальности, поджидавшей ее дома.

Квартира была наполнена шумом льющейся воды. Словно бы в соседней комнате кто-то принимал душ. Инга Львовна удивилась и подумала, что кто-то забрался к ней. Испуга не было. После десяти лет супружеской жизни с мужем она уже ничего не боялась. Но в ванной комнате было пусто, темно и все краны были завинчены.

Вооружившись пакетом, в котором лежала рукопись начинающего автора-фантаста, отданного ей на редактуру, Инга Львовна вернулась в гостиную и мягко, стараясь не производить скрипящими половицами паркета излишний шум, подкралась к двери в спальню, из-за которой доносился шум льющейся воды. Рванув ручку двери на себя, она, почему-то зажмурившись, ворвалась в комнату, подобная тайфуну, размахивающему увесистой папкой, наполненной драконами, магией, колдунами и рыцарями с мечами и арбалетами.

Набравшись храбрости, Инга Львовна открыла глаза и увидела дырку в потолке размером с сиди-плеер. Квартира ее располагалась в пятиэтажном хрущевском доме на последнем этаже и постоянно страдала протечками в спальне, там, где когда-то висела люстра. Удивительное было в другом. Сквозь дырку в потолке хлестал дождь, и посверкивала молниями темнота, раскатываемая громом. Но на улице, как помнила только что вернувшаяся домой Инга Львовна, никакого дождя не было.

На кровати лежали куски потолка, напоминавшие булыжники, и от них весело отпрыгивали капли.

От удивления Инга Львовна выронила папку с рукописью. Ей даже показалось, как вскрикнули от боли падения маги и драконы. И опустилась на журнальный столик, который стоял у окна.

Из дырки в потолке хлестал дождь. Кровать превратилась в озеро с размокшими островами подушек и подводными рифами одеял и простынь. Набухшая кровать, купленная полгода назад, обратилась последним ковчегом.

Инга Львовна подскочила, пронзенная жалостью к кровати, и понеслась в ванную за тазиком. Когда тазик опустился в расхлябанную простынь, похожую на расплывшийся кусок ватмана, Инга Львовна устало опустилась на столик, растерянно осматривая следы вторгшейся в квартиру стихии. Она не знала, что ей сделать: расплакаться или дико расхохотаться. Все свалившиеся на нее этим летом беды увенчались обвалившимся потолком. Если бы на ее месте была старшая сестра Анна, родившаяся лишь на два года раньше Инги, то она бы непременно разревелась, но Инга не любила слез.

«А дождь-то откуда?» – скользнула мысль, и Инга выглянула на улицу, но окно облепил смог, словно снаружи стекло затянуло серой тканью, и не было видно, что там творится. Инга в нерешительности потопталась перед окном, переводя взгляд с дождевых потоков, низвергающихся с потолка, на смог и обратно и рванула окно на себя, впуская в тщательно охраняемую берлогу дым и жару, граничащую с безумием. В носу неприятно защипало. Глаза стали слезиться. Из груди наружу рвался кашель. Но Инга определила, что за окном никакого дождя не было.