Михаил Михеев - Милые роботы (сборник)

— А где Паппино?

— Синьор Паппино в радиорубке. Пытается связаться с Землей.

Алешкин приподнялся и сел. Грудь немножко побаливала от удара взрывной волны, но двигаться он мог свободно.

— Как мы сюда попали?

— Вас принес ТУБ.

Алешкин непонимающе уставился на Моро.

— Что вы говорите! Он сумел вытащить нас из танкетки? Двоих?

— Нет, он притащил танкетку вместе с вами. О, на это стоило посмотреть!.. Тут у нас метеоритом заклинило перископ кругового обзора, и нам пришлось крутиться на гусеницах, мы же не знали, в какой стороне вас искать. И вдруг видим, на гребень кратера поднимается танкетка… А гусеницы у нее не двигаются. Мы с Паппино вначале ничего понять не могли, потом уже разглядели, что Под танкеткой шагают башмаки ТУБа. Он тащил танкетку на спине.

— Десять тонн…

— Ну, здесь около двух…

— Да, я и забыл, — сказал Алешкин. — Но все равно много.

— Много. Но ТУБ тащил. Он уже поднялся на гребень и там упал. И больше не двигался. Вплотную к вам мы подъехать не могли, оставалось еще метров пятьдесят. К счастью, метеориты стали падать пореже, и мы вытащили вас обоих через верхний люк.

— А ТУБ?

— Он остался там. Лежит под танкеткой. Нам было не до него.

Алешкин тут же встал.

— Вы куда, Алешкин?.. Слушайте, это рискованно. Метеориты еще падают…

— Нельзя же оставить его там.

— Что ему сделается, пусть полежит… Не глупите, Алешкин. Это не живое существо, вы понимаете. Это же машина. Такая же машина, как танкетка.

Алешкин молча смотрел на Моро. Потом взглянул на Мей. Она подозвала его кивком головы. Он подошел, наклонился, и Мей поцеловала его в щеку.

— А ну вас! — сказал Моро. — Делайте как хотите,

Метеориты падали уже реже, значительно реже, то тут, то там вспыхивали одинокие султанчики.

Танкетка стояла среди каменных глыб на гребне кратера.

Из-под гусеницы торчала неестественно вывернутая подошва громадного ботинка.

Алешкин подергал за нее, заглянул под танкетку.

Там было тихо и темно.

— ТУБ! — позвал он. — ТУБ!

Он выволок из багажника домкрат, подсунул его под гусеницу, поднял.

Вытащил ТУБА за ногу.

Его поцарапанный и закопченный панцирь был покрыт яркими пятнами от ударов метеоритов. Руки и ноги болтались во все стороны. Алешкин перевернул ТУБа на спину, пощелкал главным выключателем и понял, что случилось.

Когда ТУБ тащил на себе танкетку, от непосильной тяжести начало срабатывать защитное реле, выключая моторы. И опять, как когда-то на Венере, ТУБ прижал кнопку реле рукой.

Он продолжал нести танкетку, пока не подвернулась нога, и он упал; аварийное реле выключило уже все — и моторы, и киберлогику.

Алешкин достал отвертку, отвернул пластинку на реле и замкнул контакты.

ТУБ шевельнулся, поднял голову, Алешкин помог ему, и он сел. Движения его были неуклюжими. Он со скрипом повернулся к Длешкину и уставился на него объективами видеолокаторов, за которыми слабо светились голубые зрачки экранов. В шлемофоне Алешкина раздались редкие похрипывания, тогда он сильно постучал по панцирю кулаком — так стучат по приемнику., когда в нем нарушится контакт.

— …тяжело… — хрипнул ТУБ. — …не мог…

Контакт опять прервался, и ТУБ опять замолчал.

Через круглые диафрагмы объективов Алешкин видел свое отражение на экранах видеолокаторов. Он не забывал, что перед ним не существо, ожидающее благодарности или сочувствия, а механизм, искусная конструкция из металлопластика и электродеталей — инженер-кибернетик Алешкин понимал это лучше, чемкто-нибудь другой.

— Ты молодчина, ТУБ!

И Алешкин ласково похлопал по панцирному плечу.

— Вставай, пойдем ремонтироваться. Я налажу тебя, чего бы мне ни стоило, даже если для этого придется остаться на станции еще на один срок.

ТУБ поднялся, но тут же начал заваливаться набок.

Алешкин подставил ему плечо.

Так они пошли к станции.

Волоча негнущуюся ногу, ТУБ старался идти впереди, прикрывая Алешкина корпусом. Метеориты еще продолжали падать…

…Уборку школы он начинал поздно вечером.

Днем приходилось работать в оранжерее, выполнять случайные поручения, чаще всего, когда нужно было что-либо тяжелое поднять или передвинуть. Дети к нему привыкли быстро, даже быстрее, чем ожидали преподаватели, но частенько на переменах вокруг него вдруг собиралась шумная толпа, и тут ему было труднее всего. Приходилось отвечать на неожиданные вопросы, а возникающая возле него ребячья суматоха окончательно сбивала с толку, и он не знал, как себя вести.

Поэтому к перемене он старался попасть в кабинет директора: там, в углу, возле оконной портьеры он облюбовал удобное место, и даже штепсельная розетка была рядом. Так он и спасался от ребят, — в кабинет директора они не заглядывали без особой на то нужды.

Когда занятия заканчивались, и школу покидал последний преподаватель, он выбирался из своего убежища, задвигал двери и блокировал входные автоматы. Если наступали сумерки, он включал оконные поляризаторы и зажигал свет. Поляризаторы затемняли стекла, и с улицы уже ничего не было видно.

Затемнялся он от любопытных. Всегда находились случайные прохожие, которые, заметив его через стекло, желали поближе посмотреть, что он делает. Он был согласен, чтобы на него смотрели с улицы, но люди порой пытались проникнуть в школу, стучали в двери и мешали работать.

С затемненными окнами было спокойнее.

Затем он доставал из шкафа ручной пылесос, вешал его себе на спину. Выводил за поводок автомойщика АМ-110 — похожего на большого белого жука. Пока АМ-110, тихонько посапывая, ползал взад и вперед по коридору, оставляя за собой запах соснового аэрозоля и влажные полосы отмытого напольного пластика, он проходил с пылесосом по классам.

Забытые на столах тетради и ручки он оставлял там, где они лежали. Обрывки бумаги, камешки, палочки и прочий мусор собирал в утилизатор. Непонятные ему предметы — а чего только ни приносили в класс дети — он складывал на столе преподавателя. Он работал методично, не спеша, как работает хорошо отлаженная машина, его не нужно было ни проверять, ни контролировать, он мог чего-то не сделать только по незнанию, но не по забывчивости или нерадивости — он вообще не знал этих понятий.

Приволакивая, как всегда, поврежденную правую ногу, он спускался вниз в вестибюль, не держась за перила рукой, — теперь он уже не падал на лестнице… Он сводил вниз АМ-110, который по-собачьи шлепал по ступенькам своими коротенькими мягкими гусеницам, и запирал его в стенной шкаф. Потом шел в туалетную комнату, мыл руки под краном, сушил под феном и становился в свой уголок за портьеру в директорском кабинете… Он работал уборщиком уже несколько лет, но хорошо помнил все события, которые привели его в эту школу. Все случившееся надежно хранилось в его памяти.