Селия Фридман - Время истинной ночи

Он во второй раз вернулся с выездки, когда Тирия сказала ему:

- Все. Пора.

И она кивнула на запад, где стремительно клонилось к закату солнце.

Они навьючили всю поклажу на трех лошадей: на изящного вороного с подковами в форме полумесяца, которого отчаянно хотелось заполучить самому Мелсу (но которого Джеральд Таррант наотрез отказывался продавать), на гнедую кобылу с экзотически длинной гривой и на могучего жеребца, серого в яблоках, неподкованного и поросшего густой шерстью.

От города к расположенным на уступах гор фермам вилась узкая дорога, и они следовали ее изгибам в южном направлении, пока не очутились в месте, где деревья совершенно скрывали из виду оставшийся внизу город. Здесь они устроили привал и напоили лошадей из узкого оросительного канала, тянущегося вдоль дороги.

- Может, они и не придут? - встревоженно проговорил Мелс.

- Тише.

Вокруг быстро темнело, все длиннее и длиннее становились тени. Скоро проснутся ночные создания. Скоро запрут на ночь городские ворота. Черт побери, так где же их носит?

И тут за спиной у них послышался шорох, и на лужайку вышла Хессет. Но это была не та Хессет, которую они видели в Мерсии, - закутанная с головы до ног и во многих отношениях подражающая человеку. Но та Хессет, с которой они плыли по морю, - одетая во что-то, казавшееся ее второй кожей, землистого цвета. Глаза ее были черны и широко распахнуты, прощупывая наступающую ночь, уши стояли торчком. Увидев лошадей, она произнесла только одно слово:

- Забираю!

И взяла поводья трех навьюченных лошадей - вороного, гнедой и серого в яблоках.

- Привезли, что сумели, - пояснила Тирия. - Дэмьен наказал не подходить к вашим собственным вещам и ни у кого ничего не просить, так что нам пришлось поломать голову...

- Вы пригнали лошадей, а это главное. Мы бы не сумели подобраться к ним, оставшись незамеченными.

- А почему вам вдруг приходится скрываться? - спросил Мелс. - Что тут вообще происходит?

Ракханка посмотрела на него, потом покачала головой.

- Чем меньше вы знаете, тем лучше для вас.

- Так и Дэмьен говорит, - согласилась Тирия.

- А где он сам? - поинтересовался Мелс.

- Проверяет потоки, - несколько загадочно ответила Хессет. - Он к нам скоро присоединится.

Что было ложью во спасение. Она не хотела говорить, как потрясен Дэмьен всеми последними событиями. Нет, у него, конечно, хватило силы воли на то, чтобы Творением отыскать Хессет и обеспечить им обоим Затемнение, под покровом которого они перелезли через городскую стену. Но потом... Как будто на него опустилась кромешная туча. Не исключено, он горюет из-за того, что подверглась порче его вера. Или терзается угрызениями совести из-за того, что настолько замешкался с побегом. "А может, и то и другое сразу, - подумала она, - с людьми такое бывает".

Красти поглядела через плечо на оставшиеся далеко позади и внизу городские ворота.

- Сейчас стражу уже сменили. Никто не заметит, что вы привели меньше лошадей, чем вывели, и что поклажа куда-то подевалась. - Она сделала паузу. - Мы вам бесконечно благодарны.

- Мы здесь, похоже, разбогатеем, - отозвалась Тирия. - А это заслуга Дэмьена. Так что поблагодарите его от нас.

- И удачи вам, - добавил Мелс. - Куда бы вы на самом деле ни отправились.

Если в этом и наличествовал намек на необходимость дополнительных пояснений, то Хессет оставила его без внимания.

- Спасибо, - кивнула она, не вдаваясь в дальнейшие разговоры: так было лучше для них самих.

Когда Мелс и Тирия повели пять оставшихся у них лошадей к городским воротам, Хессет, чуть-чуть задержавшись, еще раз продумала сложившуюся ситуацию. Городские архивы стали для них теперь недоступными. В любую минуту Мать может разоблачить их не особенно серьезный обман и снарядить полномасштабную погоню, к которой вполне могут подключиться другие города и даже южные протектораты. У них - спасибо Мелсу и Тирии - имеются кое-какие припасы, но большая часть того, что Дэмьен заранее приготовил для осуществления их миссии, осталась где-то между дворцом регента и "Золотой славой". Священник на грани нервного срыва. Таррант тоже явно взвинчен. И, по всей вероятности, их врагу известно о том, что они здесь.

- Удачи... - прошептала она с легким смешком. - Да уж! Она нам не помешает!

13

Йенсени бежала. Сперва на юг, потому что решила, что они не сразу сообразят разыскивать ее именно там. На севере остались хутора, равнина, хорошие дороги и мелководные реки - это были места, гораздо более легко проходимые, чем те, куда устремилась она. Девочка решила, что ее непременно сначала начнут искать на севере, вообразив, будто ребенок, подобно воде, устремится в сторону наименьшего сопротивления. На юге же поднимались горы, склоны которых поросли дремучими лесами; утесы и деревья чуть ли не сплошь покрывали плющ и дикий виноград, вследствие чего там господствовал вечный полумрак. И в тамошних лесах водились порождения Фэа, собиравшиеся поближе к городам в надежде поймать врасплох зазевавшегося путника или перескочить через городскую стену, осилив ее своей многочисленностью, - но она и сама боялась солнечного света, поэтому южные леса пришлись ей как раз впору. По крайней мере, до поры до времени.

На юге имелись и другие протектораты, и ей было известно об этом; они, подобно маякам, были разбросаны по всему скалистому берегу на одинаковом расстоянии друг от друга. Сначала девочка подумала, что сможет найти убежище в одном из них, но одна мысль о том, что ей придется иметь дело с чужаками - с чужаками любого рода, пугала ее до мозга костей. В состоянии внезапно свалившегося на нее ужаса, в котором она теперь пребывала, такие люди казались ей не личностями, а лишь фрагментами некоего целого, которое отвергло ее самое, прокляло, а теперь обрекло ее отца на чудовищную и позорную смерть за то, что он осмелился предоставить ей защиту. Они были Другими, а она сама...

Была одинокой.

Бесконечно одинокой.

Отец снился ей. Иногда это были светлые сны: фрагменты их беспечального совместного существования оживали перед Йенсени во всей своей полноте и яркости. Но пробуждение от такого сна отчасти напоминало смерть, потому что оно означало вспомнить о том, что отца нет и не будет, больше уже никогда не будет. Чаще скверными или страшными оказывались сами сны. Порой это были самые настоящие кошмары: чудовищные воспоминания о ее встрече с оборотнем, искаженные образы обстоятельств отцовской смерти. Бывали и другие сны - пожалуй, еще более пугающие, - в которых ее отец представал самим собой, тогда как она сама была на себя не похожа, - сны, в которых она кричала на него, обвиняя в том, что он покинул ее, что его нет с нею рядом, что он посмел умереть как раз когда так отчаянно ей понадобился, так позарез понадобился... Эти сны приводили ее в наибольшее смятение, после них она лежала на сырой земле, содрогаясь от раскаяния; она чувствовала, что каким-то образом ухитрилась предать их любовь, хотя и не понимала сама, как именно.