Хуан Мирамар - Секретный сотрудник

«Никогда я не был на Босфоре – я тебе придумаю о нем, – вспомнил Кузниц Есенина и подумал, – а я вот полжизни провожу сейчас на Босфоре и придумывать не надо – взять бы и написать обо всем этом: о Стамбуле и других экзотических местах, куда меня заносила судьба, о жизни переводческой, далеко не однообразной, о клонах этих и леопардах, о Мальтийской операции». И тут ему вспомнился давний разговор с Рудаки по этому поводу.

– Переводческая профессия очень вредная, – говорил тогда старый перс, – она незаметно отнимает у человека индивидуальность. В этом смысле она сродни актерской. Меня всегда смешат знаменитые актеры, которые вещают по какому-нибудь поводу. Слушаешь их и думаешь: вот это он из Чеховской пьесы кусок цитирует, а это явно «На дне», а это современная пьеса какая-нибудь, судя по изрекаемым благоглупостям. И хороший лицедей, и хороший переводчик рано или поздно теряет свое лицо. Вы молоды еще, – советовал ему тогда Рудаки, – бросайте это дело пока не поздно.

Вспомнив сейчас этот разговор, Кузниц подумал, что старик, наверное, был прав и что действительно пора подумать о том, чтобы сменить профессию – в этой достиг он уже того самого предела, за которым ничего нового не может быть и интересного тоже.

Очень не хотелось ему сейчас садиться в кабину и переводить давно опротивевшие речи, в которых время всегда «непростое», а решения «судьбоносные». Перерос он и эти речи и произносивших их ораторов, перерос, как перерос когда-то армию с ее молодежной романтикой. Пора было подумать о чем-нибудь своем – не так уж он любит деньги, чтобы ради них жертвовать своей индивидуальностью. Только чем заняться – вот вопрос.

Однако в этих своих размышлениях упустил он как-то из виду, что он еще и сотрудник International Anti-terrorist Organization, а такие организации ой как не любят, чтобы о них забывали. Вот IAO и не замедлила о себе напомнить неожиданным и странным образом, и особенно странным показалось ему то, что ее посланником и вестником был человек по фамилии Бродский.

Кузниц даже дара речи лишился на какое-то время, когда в перерыве отделился от толпы пивших кофе участников молодой человек, подошел к нему мелкими шажками и сказал:

– Бродский Михаил Юрьевич, Казахстан. Нам надо поговорить.

«Вот тебе и знак – мало того что Бродский, так еще и Михаил Юрьевич, как Лермонтов, а Казахстан тут при чем?» – подумал Кузниц и наконец спросил:

– О чем поговорить?

– Есть тема, – многозначительно помолчав, ответил Бродский. Кузниц тоже решил многозначительно помолчать, и они молча стали разглядывать друг друга.

Бродского Кузниц сразу мысленно назвал «мелкий бес» – правильные, но мелкие черты лица, низкорослый, маленькие ручки, находящиеся в беспрерывном движении – то в карманы засунет, то потрет одна о другую, маленькие ноги в лакированных туфлях – он все время притопывал то одной, то другой ножкой. В общем, сразу не понравился ему этот Бродский, и он спросил неприветливо:

– А что за тема? Вы не могли бы поконкретней?

– Аб… – ответил Бродский, и вдруг глаза его расширились, он страшно побледнел и махнул рукой куда-то за спину Кузница.

Кузниц обернулся и увидел, как огромное цельное стекло выходившего на Босфор окна у него за спиной вдруг покрылось мелкими трещинами и рухнуло, как ему показалось, в неожиданно наступившей абсолютной тишине. Тут же раздался гулкий удар грома, потом второй и третий, пол под ногами содрогнулся, и в комнату влетели тысячи осколков.

Каким-то чудом ни один осколок не попал в Кузница, но стоявший перед ним Бродский схватился обеими руками за шею, согнулся и упал на пол ему под ноги. Вокруг поднялся крик, люди метались по комнате, налетая на Кузница, но он не двигался с места, в оцепенении наблюдая, как вокруг лежащего на полу Бродского натекает темно-красная лужа.

Вдруг кто-то грубо отпихнул его в сторону, и он узнал турецкого спецназовца, охранявшего Центр. Тот упал на колени возле Бродского, отнял его руки от шеи, поднял одной рукой его голову, а другой нащупал и зажал пальцем артерию на шее.

– Ambulance! – крикнул он Кузницу. – Tell Vuslat to call the ambulance! [68]

От толчка спецназовца Кузниц очнулся и на дрожащих ногах стал пробираться в кабинет Вуслат, расталкивая выбежавших в коридор участников семинара и сотрудников Центра. Протолкнувшись наконец в кабинет, он крикнул:

– Call the ambulance!

Ему ответил Ариель, которого он почему-то никак не ожидал увидеть здесь, в кабинете:

– Успокойся, уже вызвали.

Они с Хосе сидели на стульях возле стола Вуслат, которая быстро говорила с кем-то по телефону по-турецки. У Хосе одна рука была обмотана платком.

– Задело? – спросил его Кузниц.

– Ерунда, – ответил Хосе и поморщился.

– А что это было? Теракт?

– Скорее всего, – сказал Ариель, – Вуслат сейчас выясняет. А грохнуло вон там, – он показал в окно на противоположный берег залива Золотой Рог, где поднимались два столба черного дыма, – где-то в Бей-Оглу, около нашей гостиницы.

– Ага, – Кузниц еще плохо воспринимал происходящее, но военная выучка сказалась и он предложил, – пошли к участникам, посмотрим, может, ранен кто и помощь нужна.

– Там спецназ, – заметил Хосе, – они свое дело знают.

Но Кузниц все же вышел в коридор. В коридоре все еще была сутолока – все возбужденно говорили, не слушая друг друга, и в толпе участников действительно находилось уже несколько бойцов турецкого спецназа, охранявшего Центр. Они подходили к людям, расспрашивая их о самочувствии. Нескольких, очевидно, раненых осколками, поддерживая под руки, уводили в комнату переговоров, где, как знал Кузниц, было несколько диванов. Туда уже спешил Сумэн с переброшенными через плечо полотенцами и кувшином воды. Кузниц заметил того спецназовца, который помогал Бродскому, подошел к нему и поинтересовался:

– Как там раненый?

– Какой раненый? – спросил спецназовец.

– Ну, тот, которого в шею ранило осколком. Вы ему еще кровотечение остановили.

– А, этот, – ответил спецназовец, – думаю, выживет.

Его увезли в госпиталь на улице Ватан. Вы фамилию его знаете? Можете у них узнать, в каком он состоянии.

– Спасибо, – сказал Кузниц, и они замолчали.

Спецназовца этого Кузниц знал немного, видел его часто у входа в Центр, но только сейчас присмотрелся к нему повнимательнее. Это был типичный турецкий полицейский, высокий, сильный, уверенный. Темно-синяя ткань формы обтягивала его мощные плечи и на груди слева, чуть ниже эмблемы специального подразделения турецкой полиции отчетливо виднелось большое черное пятно, очень похожее на то, что было когда-то у капитана Гонты. Заметив, что Кузниц уставился на пятно, полицейский улыбнулся.

– A leopard never changes its spots, [69]– сказал он, резко повернулся и отошел.