Олег Овчинников - Арахно. В коконе смерти

Нынешним утром провидение, несомненно, благоволит скорее поэтам, нежели прозаикам, заметил Толик. Он клацнул мышкой, выделяя постылое трехстишье, и стрелочкой курсора указал ему кратчайший путь в корзину для мусора. Внешний вид открытого документа при этом изменился: стал не то что лучше, но гораздо чище.

Во втором чтении надпись приняла вид: «Все начатое должно быть дописано, все дописанное – издано, все изданное – гениально!»

В третьем: «Возвращается как-то муж из командировки…»

А в постели кто? Паук? Нет! Жена с вязанием. Говорит, милый, пока тебя не было, я ни единой ночи спокойно не спала. По мне постоянно кто-то ползал, буквально везде. И теперь я опасаюсь худшего. И показывает недовязанную детскую распашонку с восемью рукавами.

Мрачноватый сюр!

Нет, муж сам – паук, ездил по делам в соседнюю область, инспектировал тамошние тенета. Тенета, инспекция, пора выйти из тени… Из тенет… Ладно, забыли! Значит, жена-паучиха, и дети соответствующие. А в постели тогда кто? Клоп?

Бред! Туфталогия!

Однако любопытно, кто-нибудь уже додумался сочинять анекдоты из жизни пауков? Надо будет спросить у Щукина. А заодно уточнить у кого-нибудь головастого, вроде Бори, как они вообще, анекдоты в смысле, сочиняются. Это ведь не песня про «ауриков», тут, похоже, талант нужен, если не дар. У анекдотов своя, особая эстетика и строго определенный способ компоновки фраз.

Значит, встречаются два паука. Еврейских. На пороге синагоги. Один другому говорит: «Вот скажи мне, Абраша, почему у нас с тобой по восемь лапок, а у звезды Давида только шесть?» В это время из синагоги выходит раввин и… Не то!

Объявления в газете «Энтомологические знакомства». «Ищу спутника жизни на непродолжительный срок. О себе: рост-вес-возраст и прочие мелочи. – И в конце: – Вдова. Черная».

Уже лучше. Только бы не забыть про положительную установку. И еще – чтоб смешно было!

Телефонный звонок оборвал на середине новую фразу: «Два паука, еврейский и русский, возвращаются из командировки».

Анатолий поднял глаза на часы и обозвал Бориса учителем на букву «м». Договаривались же: через полчаса! Пять минут не дотерпел, страстотерпец!

В этом повторном звонке также таился след-напоминание о материнском попечении. «Как проснешься, кушай кашу!» – проворчал Толик и отчетливо скрипнул зубами.

– Борь, давай через часик, а? – попросил он в трубку. – Что-то мне сегодня ни хрена не пишется!

– Вам тоже? – вздохнули на том конце.

– Кто это? – насторожился Толик.

Голос был мужским и, мягко говоря, немолодым. Борису неожиданный собеседник годился бы, пожалуй, в отцы. Толику, соответственно, в прадеды.

– Это Самойлов. Может быть, мне позвонить позже? Вы, кажется, чем-то…

– Нет, нет! Ничем таким… – поспешил возразить Толик. – Здравствуйте, Сергей…

– Леонидович, – подсказал Самойлов.

– Да, Леонидович, – согласился опешивший Толик.

Ситуация не укладывалась в голове, даже будучи свернутой в восемь раз.

Ему… Позвонил… Самойлов…

Каждое слово этой фантастической фразы следовало произносить с заглавной буквы, а между словами вставлять торжественные паузы, дожидаясь, пока отзвенит многоголосое «ура» и отгремит канонада салюта.

Это было немыслимо и волшебно. Как заговоривший портрет со стены, как ожившая музейная статуя или экспонат мавзолея.

– Тогда, если позволите, я сразу к делу, – предупредил Самойлов.

– Да, да, я слушаю.

– Мне сделали заказ в «Школьной литературе». Я пытался отказаться, но они настояли. Им нужен материал для нового учебника – небольшой, строчек на шестьдесять. Вам, должно быть, непривычно оценивать объем строчками?

– Ну-у… – вежливо промычал Толик.

– «Всякое лыко в строку» – так шутили мы про Володечку за его манеру выстраивать слова лесенкой. Мы дразнили его строчником. Сейчас таких, кажется, зовут килобайтниками. Увы, многие из нас тогда были стеснены материально, зато совершенно свободны в способах самореализации. Некоторые-вплоть до раскованности. Хотя, вы знаете, это ведь он сочинил слова для плаката: «Каждую крошку-в ладошку». И он же, кстати, первым придумал двоичный код. Помните его бессмертное: «Единица-ноль!» Впрочем, я отвлекся.

– Ничего, – успокоил Толик, про себя недоумевая. О ком это он, Господи? Не о Ленине же, в самом деле!

– Однако вернемся к «Школьной литературе». Они сказали: что-нибудь позитивное, современное, для юношества. Чтобы отвлечь и направить в нужное русло. Как вы умеете, сказали они. А как я умею? – Самойлов рассмеялся сухо и невесело. – Мои юношеские познания, увы, датируются предвоенными годами. Я не знаю, что волнует современных подростков, о чем они думают, как разговаривают.

«Ваше счастье! – подумал Толик. – Они вообще не думают, хотя лучше бы не разговаривали. И не волнует их ничего. Кроме, разве что, извечных вопросов. Вроде того, где взять бабок на 64 бутылки „Очаковского“ с покемонами под крышкой и правда ли, что училка по музыке дает всем желающим трогать грудь за 10 баксов».

Однако успокаивать «хрестоматийного» вслух он не осмелился. Решил дождаться продолжения. Слово – серебро, рассудил Толик, выпадет – загремишь.

– Я видел вас три недели тому назад на приеме у господина Щукина. И вы мне сразу понравились. У вас живое, открытое лицо. К тому же, сказал я себе, этот симпатичный молодой человек наверняка должен быть в курсе современного языка и реалий. Ведь вы… Не обижайтесь, но вы – самый юный среди тех, кто присутствовал на встрече. Я имею в виду писателей, а не… – он не закончил фразы. – Господин Щукин любезно сообщил мне номер вашего телефона, и вот я звоню…

Самойлов помолчал, очевидно ожидая, что Толик хоть словом выкажет естественную заинтересованность, но тот остался нем, как братская могила, в свою очередь опасаясь сморозить какую-нибудь глупость. Сергею Леонидовичу ничего не оставалось, кроме как перейти от предисловия к сути.

– Анатолий, – сказал он. – Скажите прямо, как вы относитесь к идее совместного творчества?

– С-с вами?

– Да. Мы могли бы…

– А… – не синхронно заговорил взволнованный Толик. – Тот учебник… вы говорили… для которого заказ – он по зоологии?

– Нет. Учебник по литературе, экспериментальный. Его планируют включить в программу уже в следующем учебном году, из-за этого такая срочность.

– А при чем здесь тогда Щукин?

– Совершенно ни при чем. То есть, так я предполагал изначально, – Самойлов вздохнул. – Вы знаете, я обдумывал слова Василия… к сожалению, запамятовал отчество. Его предложение показалось мне интересным и даже заманчивым, однако… В самом деле, чем я могу ему помочь? Все, что мне удалось выжать из себя за три дня тягостных раздумий, – единственная строчка, подражание Коленьке. «Мне в окно залетел телифон…» – Он счел нужным пояснить: – Телифоны – это такие, знаете…