Игорь Алимов - Академия Шекли (сборник)

– Объясни ему, – сказал Мураш – и откинулся к стене. Каллариэль пришёл вместе с ними в их камеру, дверь осталась открыта, за дверью держалась стража.

Он, собственно, не знал, что говорит Рысь. Может, вплетает ему какую-нибудь древнюю легенду. Про царевича Игошу, который отомстил за смерть отца, всего лишь войдя с обнажённым мечом в дом дяди-убийцы – его зарубили на пороге, а потом понемногу поубивали друг дружку… Попробуй им объяснить, что в итоге, победив, они проиграли? Они проиграли сейчас и будут проигрывать впредь. Даже если они завоюют весь свет. Весь свет – всё то, что есть за окоёмом.

Дальше-то что?

Чтобы разбить нас, они громоздили ложь на ложь, нарушали договоры и запреты, били в спину. Они изуродовали мир и наплодили в нём чудовищ… не задумавшись даже, что заменяют его, этот мир – древний, сложный, непонятный и довольно страшный, который им мешал, их не устраивал, – новым, они его на ходу лепили, стараясь подрезать всё под себя, но это то же самое, что строить дом, живя в нём, или кроить и шить кафтанец прямо на себе… мир с иной магией и с иными законами, которых они сами толком не знают и по высокомерию своему узнают не скоро. Сто лет они будут урукхаями пугать непослушных детишек, а потом эти детишки начнут играть в урукхаев, а потом урукхаи соберутся где-то в тайном месте и растворятся в ночи – поначалу только для того, чтобы нападать сзади и разрывать когтями горла…

Ты старый, каллариэль, и знаешь, наверное, в сто раз больше меня, и видел всего раз в двести больше – но самых простых и понятных вещей ты не понимаешь. Ну, извини.

– Что будет с этим… твоим? – спросил Мураш.

– Не знаю, – вздохнула Рысь. – Не убьют. А там… Мать выручит. Мать у него почти что при дворе.

Она помолчала.

– Я этот яд вообще-то выкинуть хотела, чтоб Хеля не подводить. На него одного подумали бы – в любом случае. А тут… всё вдруг как-то само собой получилось. Я даже и подумать ничего не успела…

– Как в бою, – сказал Мураш.

– Ага…

Слобода кончилась, дальше расстилалась каменистая пустошь с какими-то старыми развалинами, заросшими плющом.

– Я вот тут… – Мураш прокашлялся. – Не обвенчаться ли нам? Чтобы там… ну… не порознь? А?

– Только чтоб не порознь? – тихо спросила Рысь.

Мураш опять прокашлялся.

– Не только. Давно уже… мила ты мне и люба. Вот… я это сказал. Будешь моею?

– Буду, Мураш. Мил ты мне и люб. И перед лицом…

Она вспомнила, что от богов они отреклись, и замолчала. Тогда Мураш взял её за руку, переплёл пальцы, и дальше они пошли, как муж и жена.

Их убили на пустоши, как бешеных псов: растянули железными крючьями и медленно удавили, накинув на шеи проволочные петли.

Сначала не было ничего. Затем внутри проснулось и щёлкнуло – робко, испуганно. И сразу стихло. Но через секунду заворочалось опять – набирая обороты и приводя в движение всё вокруг. Окружающий мир с трудом ожил и стал наваливаться со всех сторон, но был при этом невыразимо отвратителен. В груди давило и дёргало, какой-то разболтанный поршенёк стучал изнутри по корпусу, словно пытался пробить грудную пластину и выскочить наружу из опостылевшего масляного нутра. По конечностям дёргаными волнами расходилась мерзкая вибрация, с которой нельзя было ничего поделать.

Yo-630 попробовал распахнуть окуляры.

Шторки заклинило – правая не реагировала вообще никак, левая слегка приоткрывалась, впуская внутрь резкие, как нож, световые пучки, но тут же со щелчком падала. В груди дёргало, в голове, похоже, проснулась какая-то крупная шестерня и начала прокручиваться рывками, всякий раз натужно замирая у повреждённого зубца.

Yo-630 собрал всю волю, напрягся и поднял левый манипулятор. Движения он не ощутил, но по раздавшемуся скрежету – а скорее даже по вибрации во всём теле – понял, что поршень всё-таки сработал.

– Лежи, лежи ты! – раздался незнакомый голос, одновременно и грубый, и заботливый.

В основание поршня воткнулся носик маслёнки.

Yo-630 хотел сказать «спасибо», но зобная шестерня наотрез отказывалась шевелиться. Тогда он просто разогнул поршень и согнул снова, чувствуя, как живительное масло растекается по металлическим поверхностям, проникая внутрь. Он напрягся, дотащил манипулятор до лица и поднял фалангой шторку левого окуляра. Тут же со щелчком сама собой открылась и правая. Радужку обжёг яркий свет, но тут напряглись рычаги фокусировки, зажужжали червячные приводы линз и появился контур.

Судя по формам грудной пластины, фигура с маслёнкой была явно женской, причём довольно складной. Хоть уже порядком разболтанной. Впрочем, лицо её, хранившее былую красоту, можно было бы смело назвать красивым, даже невзирая на толстые слои лака, которыми были замазаны проржавелые места и небольшая вмятина на левом виске.

– Лежи, лежи… – снова повторила она, предостерегающе положив фалангу на его грудь.

«Масла!» – хотел произнести Yo-630, но качнувшаяся зобная шестерня издала лишь слабый дребезг.

Впрочем, дама с маслёнкой оказалась на удивление понятливой. Она развернулась и шагнула вбок, куда окуляры никак не поворачивались. Заскрипел вентиль крана, раздалось вожделенное бульканье. Вскоре дама возникла снова, вложив в его дрожащий манипулятор жестяную кружку.

Yo-630 подтянул кружку к ротовой воронке, разжал губные шторки и одним рывком опрокинул внутрь. Тёплое силиконовое масло заструилось по масловоду, растеклось по занемевшим внутренностям. Внутри добротно и сыто заурчало – казалось, все рычажки, пружинки и шестерёнки пришли в движение, разнося по всему механизму капли живительной смазки.

Некоторое время Yo-630 лежал неподвижно. Какофонический хор внутренних скрипов постепенно распадался, сменяясь спокойными маслянистыми шорохами. Не всё пришло в порядок: крупная шестерня в голове стала тише, но по-прежнему спотыкалась на одном из зубцов, а поршенёк в груди всё так же сухо колотил изнутри в пластину – похоже, масло до него не дошло.

Yo-630 подтянул задние манипуляторы и рывком сел. В голове тут же зашумело, заскрипело, и пришлось на время запахнуть шторки окуляров. Когда гул чуть успокоился, он аккуратно распахнул шторки и осмотрелся.

Помещение, в котором он оказался, на первый взгляд напоминало восстановительные цеха районной мастерской – точно так же остро здесь пахло силикагелем, солидолом и антикоррозийкой. Но комнатка была одноместной и чистенькой – ни стружки не валялось на полу. Сам Yo-630 лежал на жестяной кушетке, заботливо обёрнутый свежей ветошью. На стенах серебрилась ровно поклеенная фольга, в углу торчал начищенный до блеска кран маслопровода. Оцинкованная дверь комнаты, испещрённая дорожками заклепок, была чуть приоткрыта, и оттуда доносилось еле слышное пение, хотя слов было совершенно не разобрать. Над дверью на серебряной цепочке висела символическая фаланга манипулятора, пронзённая сверлом. Но не крест-накрест, как обычно, а слегка под острым углом. Да и резьба у сверла здесь почему-то изображалась левой.