Марина Дяченко - Соль

— Что они тебе…

— Как обычно. Что развешают мои кишки по всей комнате, а ты будешь за этим наблюдать…

— Они врут. Им нравится городить эту чушь. Мы поменяем номер телефона, мы…

Он замолчал на полуслове.

«Знаете, почему вы до сих пор живы? — спросил тот человек в машине на берегу. — Потому что вы отлично обучаемы. Сразу поняли, чем грозят вам „русалочьи публикации“, и закрыли рот даже быстрее, чем некоторые ваши друзья-газетчики. Ваша жена сама не знает, как ей повезло с вами».

«Она знает, — сказал тогда Эрвин. — Я не занимаюсь русалками и не разоблачаю работорговлю. Чего вы хотите теперь?»

«Эта рыбеха, которую вы только что выкинули, была у вас последняя».

«Почему? Я плачу за них».

«Больше вам не продадут. И не пытайтесь купить, если любите жену».

После этих слов им больше не о чем было говорить. Эрвин сел в свою машину, пропахшую чешуей, перетянул руку бинтом из аптечки и, не оглядываясь, выехал с пляжа.

И вот теперь он гладил Велькины волосы и проклинал себя. Если бы он был один… хотя и тогда, скорее всего, испугался бы. Он больше не пишет статьи в газеты и не проводит журналистское расследование; он ищет человека, который сочинил бы книгу. Одну-единственную книгу — циничную, брутальную, жесткую, может быть, грязную… Надежды на то, что это сделает сам Анс Андерсон, больше нет.

Сегодня вечером старик позвонил Эрвину на мобильный. «Я не могу, — сказал удивленно. — Я понял, чего вы хотите. Но не могу».

Третью и четвертую ночь русалка ходила кругами, только изредка выдавая себя негромким всплеском, быстрым водоворотом на поверхности. На пятую наконец-то вынырнула, и Виталик рассмотрел ее как следует.

— Слушай, я тут глупость сморозил, ты меня прости…

Он несколько дней готовил эту фразу и заговорил первым, не удосужившись даже поздороваться.

Она царственно наклонила голову, облепленную мокрыми волосами. Подплыла поближе. Капли воды на ее ресницах блестели, отражая огни на берегу.

— Ладно… А наживку ты все равно насаживаешь криво. Думаешь, рыбы идиоты?

— Как же ты видишь, — пробормотал Виталик. — Там же… темно.

— На дне темнее. А тут все видно. Зависит от глаз!

Она провела по глазам и снова засмеялась. И опять этот смех что-то включил в Виталикиной памяти, что-то хорошее, приятное.

— Ты видишь в темноте?

— Нет, в полумраке… А ты рыбак?

Она все еще посмеивалась. Виталик замешкался с ответом, и она ответила за него:

— Был бы рыбак, с такой ловлей давно бы с голоду умер… Ты кто?

— Принц, — сказал Виталик и покраснел в темноте. Артур рассказывал, не то в шутку, не то всерьез, что в разговоре с русалкой обязательно надо называть себя принцем. Это как пароль. Иначе они не понимают.

— Я так и думала, — по ее голосу нельзя было понять, насмехается она или приняла его признание за чистую монету. — А я преступница.

— Как?

— Меня убьют, если узнают, что я опять плавала к берегу, — теперь в ее голосе звучал мечтательный ужас. — Ты когда-нибудь нарушал запреты?

— Я?

Это был странный разговор, будто во сне. Русалка непривычно произносила слова, но дело было не только в ее произношении. Она так говорила, так смотрела и так смеялась, как ни одна из виденных Виталиком девушек.

— Запреты…

Ему очень хотелось рассказать ей что-нибудь эдакое. Чтобы и она удивилась, как удивлялся он; можно было приврать, но не хватало фантазии.

— Я не вышел на награждение. Третье место… тренер орал. А я плюнул и все бросил. В смысле, плавание.

— Бросил плавание?!

— В том смысле, что спорт, — Виталик закашлялся от растерянности. — В бассейне.

— Ты хорошо плаваешь? — теперь она точно зубоскалила. — Примерно как камень?

— Я бы тебе показал, — осторожно сказал Виталик.

— Так покажи. Или море мелкое?

Он крепче ухватился за борт — и вдруг понял ее, понял, что она говорила про запреты. Переступить грань, прыгнуть за борт, вниз головой, в нарушение правил. Она это умела. Ей уже приходилось это делать в ее шестнадцать или пятнадцать…

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать. Ну и что?

— У тебя родители есть?

— Есть, ну и что? Я совершеннолетняя по нашим законам.

— А… — Виталик запнулся. — Ты работаешь или учишься?

— А что, можно либо одно, либо другое?

— Нет, но… — он решительно не знал, что ей сказать. При том, что сказать хотелось очень много. — Э-э-э… У вас там телевизор есть?

Она засмеялась и нырнула, ударив по воде хвостом. Потом выпрыгнула вдруг целиком, как дельфин, и Виталик обалдел: длинное и стремительное тело пронеслось над водой и ушло вглубь без всплеска, жаль, что так мало света, только блики на перламутровой чешуе…

Он ругательски ругал себя за то, что никогда раньше не интересовался русалками. Ведь есть же фильмы, книги… Правда, у тех, что попадались ему раньше, были сплошь зубодробительные названия — «Глубоководный изолят» или что-то вроде того. А теперь он спрашивает глупости, и она над ним смеется…

Отчаявшись поразить девушку красноречием, Виталик свесился за борт и смотрел, как она танцует. Как носится в глубине, будто зеленоватая комета, в шлейфе фосфоресцирующих пузырьков…

Он никогда раньше не слышал, как поют под водой.

— Сегодня ночью отдыхаешь, — сказал управляющий.

Виталик удивился. Он привык отсыпаться днем, в жару, в сиесту. Ему нравились ночные прогулки. Но самое главное — сегодня он решил наконец, что выберется из лодки и будет плавать с ней.

— Почему? — спросил он, глядя в серо-голубые, с прищуром глаза управляющего.

— Потому что у тебя получка, — управляющий положил на стол белый конверт. — Иди, гуди.

— Это мне?

— Тебе. Премия.

Виталик взял конверт в руки. Приятная тяжесть денег. Честно заработанных денег. Пьянит.

— Спасибо…

— Завтра днем тоже можешь не приходить. Гуляй.

Виталик вышел из администраторской.

Пачка денег в кармане. Полная свобода. Набережная, залитая огнями, гремящая музыкой, кафе, рестораны, казино, бильярд, игровые автоматы и девчонки, девчонки, табуны загорелых, в коротких юбчонках, в прозрачных маечках, веселых, хороших…

Виталик оглянулся на море.

Полный штиль. Крохотные мягкие волны. Розовое облако, подсвеченное солнцем, отражалось в блестящем мокром песке.

В шесть утра мобильный телефон, который Эрвин клал к себе на тумбочку вместо будильника, заиграл бравурный марш. Велька проснулась моментально. Не пошевелилась, ничем себя не выдала — продолжала лежать на боку, подложив ладонь под щеку. Только ресницы дрогнули едва заметно.

— Алло, — Эрвин босиком прошел из спальни на кухню. — Я слушаю.

— Господин Эрвин Фролов?

Голос невозможно было не узнать, хотя звучал он тускло и очень устало.