Райдо Витич - Игры с призраком. Кон первый.

— Не знаю, дед. Верная гвардия Паула? Макьяцо? Феербург? Они все: кто на Мортране, кто в Бегрессе, да и нет уже в живых больше половины, — дрогнул Ричард.

— Соберись! И один в поле воин! Волю эмоциям дашь — считай, проиграл! Не бывать тому, чтоб Эштер сломать! Думай! Анжина… как считаешь — жива?

— Не надо, дед!! — выкрикнул король и прикрыл глаза рукой. — Не надо, прошу…

— Возьми себя в руки, ну?! Думай: кто, за что, зачем? Неужели ничего?

— Нет.

— Паул?

— Паул?!.. Он мертв! — нахмурился Ричард, не понимая — почему именно братик вспомнился Вирджилу?

— Ты уверен, что он мертв? Почерк-то его…

— Нет, — забилось тревожно сердце. Мысль о том, что Анжина вновь могла попасть в лапы Паула, на минуту парализовала короля. — Нет! Он мертв! Коста констатировал смерть, его кремировали. Пепел не возрождается!

— Я бы поспорил с тобой, да не то настроение. Ладно, думай! И держись! Я тут своих ребяток озабочу, может, что выяснят. Они у меня не хуже твоего господина Войстера работают. Давай!

— До свидания, — тихо прошептал король в стихшую трубку и посмотрел на стену напротив: золотистые рыбки, играя, сбивались в стайку и вновь разбегались. Ричард нахмурился и вдруг со всей ясностью осознал чреватость положения: он словно в вакууме, Анжина неизвестно, где, неизвестно, как, и никто не может сказать, сколько она проживет, и жива ли сейчас.

Ричарда охватило отчаянье, и он, поддавшись слепой ярости, со всей силы бросил трубку в стену. Она, пискнув, разлетелась на осколки.

`Ну, нет, я еще жив! Я не проиграю! — сжал кулаки король, набираясь веры и решимости. Он сможет, он все сделает, он вычислит врага и свернет ему шею! Он сломает его игру и заставит вести ее по своим правилам. Тылы прикрыты, дети в безопасности, дорога к горлу противника открыта, и он дотянется до него, вытащит жену и заставит заплатить за каждый день разлуки и опасности.

Ричард медленно развернулся и покинул кабинет. Пора готовиться к бою!

В его голове зрел план.

Г Л А В А 2 0

Король с надменно-холодным видом развалился в кресле и, потягивая шоколадный коктейль, выбирал костюм на вечер. Он должен выглядеть безукоризненно.

Камердинеры наперебой предлагали ему брюки, костюмы, рубашки: из разной ткани, разной расцветки, с вышивкой и без, яркие и однотонные, с рисунком и без, с длинным рукавом и коротким, вычурные и простенькие, шелковые и хлопковые, прозрачные и плотные, с напыщенной отделкой и скромной окантовкой…

Ричард придирчиво оглядывал каждую деталь своего туалета и либо брезгливо морщился, либо неопределенно кривил губы.

В дверь скромно вломился Пит.

— Привет! — бросил он и, окинув взором груды одежды, присвистнул. — Это что-то новенькое! Господин Ланкранц тоже фанат Шевриз?

— Почему тоже? — насмешливо выгнул бровь король.

— Ну-у… говорят, особо продвинутый имиджмейкер на Сириусе, а еще сказали, что ты в печали. Врут, злодеи! — Пит прошествовал в зал и хлопнулся в свободное кресло, стоящее наискосок от друга.

Ричард хохотнул:

— Уволь от печали и от Шевриз, я на Илжи насмотрелся и как-нибудь сам со своим имиджем разберусь, целее буду.

— Ты мудр не по годам! А я уж думал, ты по стопам Криса пошел — за парфюмом и костюмчиком-с!

— Я по твоим пойти собираюсь.

— Это как?

— По кабакам-с и по бабам-с! — король отсалютовал другу высоким стаканом и ткнул пальцем в ярко-голубую, полупрозрачную рубашку со складками на рукавах, с сапфировой отделкой и воротом до диафрагмы.

— О-о-о, какие перемены! Молодец! И куда направишь свои стопы?

— А что у нас с увеселительными заведениями в Кефесе? Что посоветует знаток и ценитель?

— Ну, это зависит от цели, — развел руками Пит, лукаво улыбаясь. — Могу посоветовать `Верону', `Монтрей', `Цепиль-гейс': уютные кабинеты, скромная публика, веселые девочки и простота нравов, интерьер чуть хуже кухни.

— Нет уж! Я люблю свой желудок, и, потом, господин граф, я все-таки король, а не наместник. В вашей памяти есть более фешенебельные заведения для элитной публики?

— Налицо тяга к свободе. Ностальгия по холостяцкой жизни, порыв души или…? — Пит хитро прищурился, глядя на короля. — Анжину желаешь задеть?

— Плевать я хотел на Анжину! — дернулся король и про себя добавил: на эту! — Хочешь? Забирай, отдам без боя.

Пит мгновенно посерьезнел:

— Это дурная шутка, Рич.

— А я и не шучу! — отрезал король, недобро сверкнув глазами, и, повернувшись к камердинеру, ткнул пальцем в темно — синие брюки.

— Что происходит? Идешь по дороге Криса? Мне одному вас двоих не вытянуть.

Ричард скрипнул зубами и заставил себя бодро улыбнуться, получилось нечто среднее между хищным оскалом и кислой миной:

— Не стоит утруждаться, друг мой! Я, слава богам, не Войстер, и на юбку друзей не меняю!

— Понятно, — насторожился Пит. — Надеюсь, ты меня в один ряд с ним не поставил?

— А ты не встал?

Этот вопрос, как и тон короля, парню не понравился. Он напрягся и процедил:

— Ты не мог бы закончить копаться в тряпках, как девчонка, и поговорить со мной серьезно и без посторонних ушей?

— А здесь есть посторонние? — выгнул бровь Ричард и, встав, начал не спеша примеривать отобранные вещи.

Пит, откинулся на спинку кресла и, наблюдая за королем, размышлял. Он понимал состояние друга, но все ж был, если не обижен, то разочарован несколько холодноватым приемом и пренебрежительно-язвительным тоном. Намеки Ричарда ему очень не понравились. Воспоминания о Крисе и Анжине слегка злили и нервировали.

Странно, минут 20 назад он упивался обществом королевы и млел от удовольствия: какой изысканный флирт, виртуозное кокетство, привлекательная беспечность и простота, грация и уверенность, ранимость, благородство линий…

Только вот привкус от этого остался нехороший и вяз на зубах как прошлогоднее, фруктовое желе.

Такое с ним случалось после ночи с тривиальной, недалекой шлюшкой, мнившей себя невообразимо обворожительной и неповторимой, при этом все ее желания крупными буквами отпечатывались прямо на лбу, вдоль одной, единственной извилины. Такие были предсказуемы и скучны, но доступны, и Пит позволял себе время от времени увязнуть в их приторно-призывных взглядах и посещал их постель, чтоб наутро выветрить прошедшую ночь из памяти. Впрочем, особых усилий это не требовало. Однодневные связи не задерживались и исчезали без следа, не задевая, по сути, ни душу, ни тело.

Пит слишком хорошо знал женщин и оттого ценил Анжину за ее неповторимость, загадочность и в тоже время простоту натуры, за верность и преданность семье, друзьям, мужу, за многогранность и прямолинейность, за гордость, но не гордыню, за рассудительность, но не предвзятость.

В общем, она была для него недосягаема, как пик Мигмана, и потому желанна и любима.