Василий Шахов - Тень Уробороса. Аутодафе

Я заставил себя улыбнуться и неловко пошутить:

— Спасибо, теперь я спокоен, что хотя бы не являюсь ходячим мертвецом… Но что происходит сейчас с Внешним Кругом? Я узнал, что с Фауста туда направляются некие странные люди. Кто они?

Агриппа нахмурился:

— Странные люди?! Мне неведомо, о чем ты говоришь.

Он отключил прибор и вытащил птицу из контейнера. В ладони магистра она сидела смирно и только моргала.

Я рассказал о том, что вынес из беседы с Виртом в монастыре Хеала. Агриппа и братья встревожились:

— Если это так, — заговорил мой названый отец, — то мы должны успеть что-то сделать, иначе будет поздно. Сидеть и ждать уже нельзя.

— Я должен вернуться и все рассказать в Управлении.

Услышав эти мои слова, магистр вздрогнул. Казалось, он ждал их с ужасом, изо всех сил желая, чтобы я никогда это не произнес. Так же точно я ждал того выстрела, возвращаясь с Кейт-Диком и Чейфером-Фанни с Земли прошлого в развалины нынешнего Бруклина…

— Да… По-другому невозможно, — согласился он, спустя несколько растянувшихся минут. — Надо найти способ отправить тебя к ним…

Под ребрами у меня запорхало, замерло и разлилось теплом по жилам. Это был не страх, нет. Совсем наоборот. Это была слабая, но и сладкая надежда снова увидеть одного очень важного для меня человека. Просто увидеть. Просто посмотреть в глаза. И еще что-то толкало в спину, и я знал, что. Чувство долга: я был обязан теперь что-то предпринять, если мне довелось узнать о случившемся.

— Мы доберемся до фаустянского ТДМ, — наконец сказал магистр. — Правдами или неправдами, но ты попадешь на Землю. Но там… береги себя там, сынок.

Земля, Мексика — восточная часть североамериканского континента, конец июля 1002 года

Джоконда, конечно, могла бы доставить к начальнице всех поднятых на борт флайера путешественников. Однако вид Полины и Дика заставил ее принять самовольное решение и срочно госпитализировать их обоих, а уже с оставшейся командой «клеомедянских беглецов» нагрянуть в поместье генерала Калиостро.

Угрюмый и недоверчивый Чезаре Ломброни без всякого на то приказа упаковал неизвестного в смирительную рубашку, заодно решив его проблему с одеждой, а Порко и Марчелло, кривя носы, поволокли в портативную душевую кабину до смерти напуганного пастуха.

— Не дрыгайся ты, скифо пуцца! [4] гадкая вонючка (испорч. итал.) — Витторио было не до расшаркиваний: вонь мокрых и грязных шкур, в которые был обряжен Эфий, вкупе с запахом козьей крови и давно не мытого тела резала глаза.

— Тобой можно заменять биологическое оружие! — усмехнулся более терпеливый Марчелло, впихивая раздетого клеомедянина под струю воды и с отвращением выбрасывая стянутые с него лохмотья в молекулярный распылитель.

Тем временем флайер поднялся в воздух и помчал их всех в Сан-Франциско. Эфий почувствовал взлет и отчаянно заколотился в прозрачном пластике душевой, не понимая, что с ним собираются делать — утопить или задушить — в этом тесном помещении. Клаустрофобия окончательно помутила его рассудок, юноша кричал, набивал себе шишки и синяки и, совершенно понятно, делать то, зачем его туда запихнули, не собирался.

— Бруто! [5] животное (испорч. итал.) — Порко-Витторио плюнул себе под ноги и ушел, оставив Марчелло в компании дикого клеомедянина.

Запеленатый в специальный обездвиживающий костюм, кудловолосый чужак сидел в отведенном для него кресле и молча озирался. Многое в окружающей обстановке и в поведении людей вызывало у него благоговейный испуг, но это не был испуг дикаря сродни Эфию. Он решил покорно ждать, куда повернет его судьба. Кажется, одно то, что никто не собирается в него стрелять прямо здесь, не сходя с места, успокоило незнакомца. После холодного мексиканского ливня теплая каюта флайера и сухое, хоть и лишающее движений белье привели мужчину в полусонное состояние. Само похмелье прошло, но измученный организм потребовал немедленного отдыха, и чужак начал дремать.

— Мне кажется, — вполголоса поделился с остальными Феликс Лагранж, поглядывая в сторону клюющего носом незнакомца, — что он — один из этих типов. Это мои догадки, но можно попытаться установить его личность.

— Я пытаюсь, — улыбнулась Джоконда, которая уже успела окунуться в свой комп и начать поиск. — Но пока безуспешно. Инфа по Земле обработана, таких у нас не числится.

— А если он сменил внешность? — предположила Фанни.

— Можно тогда я его стукну? — с живостью отозвался Чезаре, взблескивая черными зрачками и даже привставая с места, на что Витторио не преминул тут же отозваться издевкой:

— Чез, тебе лишь бы кого-нибудь стукнуть! — и выплюнул несколько скорлупок орешков прямо себе на пиджак.

Чезаре завелся:

— Нет, не лишь бы. Если я его стукну, он вырубится. Если он вырубится, палладасовский эликсир прекратит свое действие. Если он прекратит свое действие, этот bastardo покажет свою настоящую личину! Нет, я все-таки его стукну, Джо!

Джоконда на секунду оторвалась от своего занятия, и этого отрезка времени ей вполне хватило на фразу-скороговорку, которую поняли только присутствующие итальянцы. В результате Ломброни угомонился и сел.

Алан, полковник Иллеоклео и полковникова жена молча слушали. Издалека доносились вопли Эфия и неразборчивая, но, судя по тональности, умиротворяющая речь Марчелло.

— Что ж, а я пока свяжусь со своими, — Феликс поднялся и отошел в сторону. — Что-то мне очень неспокойно в свете всего, что тут произошло…

По мере того, как информация ГК обрабатывалась компом Джоконды, «черная эльфийка» все разочарованнее качала головой, а Чезаре все подозрительнее косился на человека в смирительной рубашке, и на суровом лице читалось: «Нет, когда-нибудь я его все-таки стукну!».

Наконец из душевой вернулись бедолага-Эфий в сопровождении Спинотти. Юный пастух с ужасом теребил свою новую одежду и никак не мог поверить, что вышел из тесной полупрозрачной комнаты живым и даже невредимым.

Феликс Лагранж прекратил трансляцию; вернулся он мрачнее тучи и упер взгляд в иллюминатор. Все были заняты своими делами, только гречанка ощутила настроение напарника. Фанни уселась с ним рядом и, слегка коснувшись Феликсовой руки, шепнула:

— Что случилось?

Лагранж мотнул белокурой головой, но скрывать не стал. Все так же избегая смотреть на кого бы то ни было, он тихо ответил:

— Помнишь, я тебе однажды рассказывал о моем младшем брате?

— О Доминике, помню. У него пропала невеста, Ника Зарецкая, ты говорил…

— Да, Ника в розыске… А теперь…

Он замолчал. Фанни не торопила. Феликс собрался с духом и объяснил, что этой ночью Доминик скончался от гриппа («По крайней мере, такова версия врачей Лаборатории, которые проводили вскрытие»). Вся семья Лагранжей тоже тяжело болела, и только Доминик не выдержал. Похоже было, что вирус принесла мать, работавшая в клинике.