Мария Галина - Курортная зона

* * *

- Как вам не стыдно, Лена! - говорит профессор Урицкий. - Вы же знаете, как я жду электронной почты. Куда вы ее дели?

- Я все отнесла к вам на кафедру, - объясняет Ленка. Вчера она засиделась у Сонечки Чеховой, и голова у нее слегка трещит. - Три дня назад.

- На кафедре у нас уже неделю никого нет. Может, лаборантка случайно забежала. А вы дали ей такой ценный материал, вместо того чтобы передать его лично мне в руки. Я в деканат буду жаловаться.

- Да что вы, профессор, - любезно говорит доцент Нарбут. - Ну при чем тут она! Это я ей велел. Занеси, говорю, на кафедру, профессор там волнуется, что его мальчик в Бостоне двух слов связать не может. Она и побежала.

- Причем тут мальчик? - говорит профессор Урицкий смущенно. - Это деловая переписка. Ну, пойду узнаю, может, лаборантка пришла.

- Неглупый все-таки мужик был этот Макиавелли, - говорит преподаватель Нарбут, обращаясь уже к Ленке. - Может, сходишь со мной в деканат? И чего он пугает, там сплошь мои люди сидят...

* * *

- Скажите, это под гжель? - спрашивает Августа, глядя на синие с белым глазированные колокольчики.

- Это надгжель, - высокомерно отвечает художница. - Уникальное изделие. Только в Штаты у меня несколько тысяч ушло.

- Может, поищем что-то без древнерусской символики, - сомневается Августа. Они проходят дальше. Мимо прислоненных к парапету картин, изображающих почему-то отдельные части тела, и мимо прислоненных к мокрому платану чудовищных морских пейзажей.

- Ничего я тут не вижу, ну ничего! - драматическим шепотом говорит Августа.

- Да ладно, - отвечает Ленка. - Может, пойдем кофе выпьем?

Голова кружится от всех этих разноцветных полотен, с которых глядят лица без глаз или глаза без лиц. Гораздо приятнее смотреть в перспективу, на серый мерцающий порт, на маяк, где работает один Ленкин знакомый поэт (меряет температуру воздуха) и один знакомый философ (меряет температуру воды). Белый теплоход медленно отваливает от причала.

- На Хайфу пошел, - объясняет Августа. - Я на Пасху хочу. В Иерусалим. Там, знаешь, есть такая церковь, и раз в году - как раз на Пасху - у священника в руке сама собой свеча зажигается. Я по телевизору видела.

- Что вдруг? - рассеянно спрашивает Ленка.

- Ну, они все, конечно, говорят, что это чудо, - с превосходством в голосе объясняет Августа. - Что Бог раз в году снисходит и насылает небесный огонь. Ну, это вряд ли. Всему должно быть свое научное объяснение. Ты понимаешь, там просто очень намолено.

- Чего?

- Намолено. Там уже знаешь какая энергетика! Все так и трещит.

- Слушай, - говорит Ленка, - и это, по-твоему, научное объяснение? Ну ее, свечу. Пойдем лучше в "Зосю".

Около "Зоси" они натыкаются на поэта Добролюбова.

- Слушай, - говорит он Ленке жалобно, - ты мне можешь вынести чашку кофе?

- А у тебя что, денег нет? - мрачно спрашивает Ленка.

- Деньги есть. Но я не могу туда ходить. Мне тяжело. Я туда ходил с Вероникой Ромуальдовной. Ну, ты ее знаешь, она нам лекции читала. Замечательная была женщина, девяносто ей должно было вот-вот стукнуть, а ум такой ясный... А с тех пор, как она умерла, я как иду мимо "Зоси", у меня сердце так схватывает... Она-то от сердца умерла. А кофе здорово хочется.

- Ну постой у двери, я тебе вынесу, - лояльно говорит Ленка.

- Слушай, - шепчет Августа, - у тебя все знакомые ненормальные?

Ленка смотрит на ее стоптанные мужские туфли, на криво застегнутую кофту, на очки с цепочкой.

- Все, - честно отвечает она.

* * *

- Вот хорошо, что ты зашла, - говорит старший преподаватель Нарбут. А то я все сижу и сижу один, даже этот дурачок Урицкий куда-то делся со своей электронной почтой. Ты чего такая синяя?

- Басанца смотрела, - уныло объясняет Ленка.

- Нашла что смотреть. У нас тут тоже сплошной басанец. Не топят уже третий день. Давай согреемся, а?

- Я - чаем, - говорит Ленка, вожделенно глядя на замызганную бурую колбу на раскаленной плитке. - Холодно что-то очень.

- Да я тебе в чай плесну. Коктейль знаешь какой получится? "Чайная роза".

- Ну плесни, - соглашается Ленка, потому что от старшего преподавателя Нарбута так просто не отделаешься. Он человек коммуникабельный. Старший преподаватель Нарбут извлек из сейфа темную склянку с притертой пробкой и щедрой рукой плеснул Ленке в чашку. Себе он тоже налил в чашку, но без чая решил обойтись. Усевшись на заваленный бумагами стол, он задумчиво сказал:

- Рассказ я твой читал. Хороший рассказ. "Он открыл газету, и его глаза упали на заголовок". Ты что в виду имела?

- О Господи! - в ужасе застонала Ленка.

Она нервно уткнула нос в чашку и замерла. Разогретый спирт возгонялся как положено, но запах был резкий, непривычный. Не такой какой-то запах.

- Ты что мне налил? - закричала она. - Ты что налил, террорист проклятый?

Старший преподаватель Нарбут поглядел на пузырек, заглянул в сейф и заорал:

- Поставь! Поставь скорее!

- Так что же это было? - говорит Ленка.

- Пропилен. Изопропиловый спирт. Дисковод я им чистил.

Пропилен, надо сказать, тот еще яд. Ленка выплеснула чашку в раковину, а вслед за ней Нарбут нервно вытряхнул содержимое своего сосуда.

- А я бы его выпил, - сокрушенно бормотал Нарбут. - Раз - и выпил. Ну и нюх же у тебя!

- Глаза у него упали, - пробурчала Ленка, успокоившись. - Подумаешь... У нас в студии один еще лучше написал: "Собака заметила факт появления ружья"...

* * *

- Да чего ты ревешь? - спрашивает Ленка. - Ты же в Америку едешь. Там знаешь как хорошо!

- Наверное, хорошо, - растерянно говорит Эдита.

Она привыкнет. Через неделю она опять научится говорить по-английски и вспомнит про свой любимый китайский ресторанчик, где ее знают и не спрашивая подают на стол то, что ей нравится. Она повесит картину над камином, а из подстаканников сделает какую-нибудь инсталляцию. В Америке теперь в ходу инсталляции. У нее даже почти ничего не украдут в Шереметьево на обратном пути...

Рядом, у соседнего вагона, кого-то провожают эрудиты. Они набились такой толпой, что даже непонятно, кто из них уезжает.

Поезд медленно трогается. Он идет в холодную Москву, но на самом деле дальше, гораздо дальше, куда никакие поезда не ходят. Эдита все машет и машет за треснувшим стеклом.

- Ну пошли, что ли... - говорит Августа. Они доходят до троллейбусной остановки. Толпа облепила троллейбус, и кто-то уже повис на тросах.

- Раз я не еду, никто не поедет! - орет он.

- Мужчина, умоляю, сойдите с колеса, - говорит водитель еще одному боевику.

- Не сойду, - отвечает растерзанный пассажир. - Я устал. Я хочу умереть. Если мы не можем ездить как люди, лучше смерть. Поезжайте!

- Знаешь что? - говорит Ленка. - Пойдем-ка мы пешком.

И они идут пешком.

ДИЕТА ЛИДОЧКИ МУНТЯН

- Нет, ты посмотри, - Лидочка стиснула зубы, втянула живот, но, вдохнув, расслабившись, и поглядев на деления портновского метра, сокрушенно сказала: