Нэнси Кресс - Нексус Эрдманна

Однако если Эвелин сейчас же не возьмется за телефон, она опоздает! А люди ждут ее! Они надеются на нее! Эвелин набрала первый номер и услышала, как зазвонил аппарат этажом ниже.

— Боб? Это Эвелин. Скажи, дорогой, как твое давление сегодня?

— В порядке, — ответил Боб Донован.

— Ты уверен? Твой голос звучит немного раздраженно, дорогуша.

— Все в порядке, Эвелин. Просто я занят.

— И чем же?

— Просто занят.

— Хорошо, когда у человека есть дело! Ты идешь сегодня вечером на собрание?

— Не зна…

— Тебе надо сходить. Тебе обязательно надо сходить. Для людей нашего возраста очень важно нагружать интеллект!

— Пожалуй, схожу, — пробурчал Боб.

— Обязательно, но сначала скажи, как твоя внучка справилась…

Он повесил трубку. Похоже, действительно очень раздражен. Может, у него запор? Эвелин могла бы порекомендовать прекрасное средство.

Следующий звонок вызвал более сердечный отклик. Джина Мартинелли, как всегда, пришла в восторг от выказанного Эвелин внимания. Она тут же информировала Эвелин о состоянии своего артрита, подагры и диабета, доложила о проблемах сына, страдающего избыточным весом, и о выкидыше у приемной дочери жены второго сына; и все это пересыпалось цитатами из Библии («…пей не одну воду, но употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов»). [3] Первое Послание к Тимофею Святого Апостола Павла, 5:23 Она ответила на все вопросы Эвелин, записала все ее рекомендации и…

— Эвелин? — спросила Джина. — Ты меня слушаешь?

— Да, я… — Эвелин впала в молчание, и это было событием столь беспрецедентным, что Джина в панике воскликнула:

— Нажми кнопку тревожного вызова!

— Нет-нет, со мной все в порядке, я… я просто кое о чем вспоминала.

— Вспоминала? Что?

Но Эвелин сама не знала. Если говорить строго, это не было воспоминанием, это было… ну, некое чувство, неопределенное, но сильное ощущение.

— Эвелин?

— Я слушаю!

— Господь решает, когда призвать нас к Себе, и я надеюсь, что твое время еще не настало. Ты слышала про Анну Чернову? Знаменитая балерина с четвертого этажа? Прошлым вечером она упала и сломала ногу, пришлось госпитализировать.

— Не может быть!

— Увы, так не повезло бедняжке. Ей сказали, что это только временно, пока состояние не стабилизируется, ноты-то понимаешь, что это значит.

Она понимала. Как и все они. Сначала лазарет, затем еще выше, на седьмой этаж, где у тебя уже никогда не будет своей личной, пусть даже маленькой комнатки, а потом, рано или поздно, — в палаты на восьмом или девятом под присмотр сиделок. Лучше уйти быстро и чисто, как Джек Фуллер в прошлом месяце. Но Эвелин не желала позволять себе таких мыслей! Очень важно сохранять позитивный подход!

Джина говорила:

— Анна держится молодцом, как я слышала. Господь никогда не посылает человеку больше испытаний, чем тот сможет выдержать.

Насчет этого Эвелин не была уверена, но спорить с Джиной, убежденной, что с Господом у нее установлена прямая телефонная связь, занятие неблагодарное.

Эвелин просто ответила:

— Я навещу ее перед встречей сплетниц-рукодельниц. Уверена — она очень одинока. Бедная девочка! Ты же знаешь, какие нагрузки на организм испытывают эти танцоры в течение многих лет, так чего же еще ожидать?

— Да, я знаю! — ответила Джина не без удовлетворения в голосе. — Они платят ужасную цену за красоту. И во имя чего в сущности? Во имя мирской тщеты!

— А ты слышала про ожерелье, которое она хранит в сейфе Св. Себастьяна?

— Нет! Что за ожерелье?

— Сказочное! Мне рассказала Дорис Дзивальски. Анне подарила его одна знаменитая русская танцовщица, а ей ожерелье вручил сам царь!

— Какой царь?

— Ну, царь. Русский царь. Дорис говорит, что оно стоит целое состояние и поэтому Анна хранит его в сейфе и никогда не надевает.

— Тщеславие, — уверенно заявила Джина. — Может, ей просто не нравится, как эта роскошь сейчас смотрится на ее морщинистой шейке.

— Дорис говорит, что Анна очень подавлена.

— Все это тщета! Слушай, я тут глянула и увидела, что все…

— Я посоветую ей акупунктуру, — перебила Эвелин. — Акупунктура помогает против депрессии.

Но сначала она позвонит Эрин, чтобы поделиться новостями.

Эрин Басс равнодушно слушала, как надрывается телефон. Звонила, скорее всего, эта сорока Эвелин Кренчнотид, которой не терпится узнать, как у нее обстоят дела с давлением, уровнем холестерина и островком Лангерганса. [4] Островок Лангерганса — группа клеток в тканях поджелудочной железы, альфа-клетки островков Лангерганса секретируют глюкагон, а бета-клетки — инсулин. Ну да, Эрин следовало бы поднять трубку, Эвелин, в конце концов, просто безвредная трещотка, а ей следует быть более снисходительной. Да только с чего бы это? Почему человек должен быть более снисходительным только из-за того, что он стар?

Она перестала обращать внимание на звон телефона и вернулась к книге. Грэм Грин, «Суть дела». Мировая скорбь Грина казалась ей манерной, претенциозной, но писатель он прекрасный. Сейчас его сильно недооценивают.

Лайнер прибыл в порт в субботу вечером из окна спальни они могли видеть его длинный серый силуэт, скользящий мимо плавучих бонов, за пределы…

Что-то случилось.

… скользящий мимо плавучих бонов, за пределы…

Эрин больше не находилась в Св. Себастьяне. Она вообще нигде не находилась, ее вознесло надо всем и за все пределы…

Затем это закончилось, она снова оказалась в своей крошечной комнатке и увидела, что оставшаяся без присмотра книга соскользнула с ее колен на пол.

Анна Чернова танцевала. Она и Пол вместе с двумя другими парами на залитой ярким светом сцене. Сам Баланчин стоял за левой кулисой, и хотя Анна знала, что он пришел посмотреть на соло Сузанны, одно его присутствие вдохновляло. Заиграла музыка. Promenade en couronne, attitude, arabesque efface, [5] 3десь и далее — обозначения различных балетных па, прыжков и пируэтов. а теперь вверх, руки Пола подхватили ее и возносят. И вознеслась она выше своей же телесной оболочки, и воспарила над сиеной, над головами кордебалета и над самой Сузанной Фаррелл, просочилась сквозь крышу и вознеслась над Театром штата Нью-Йорк, и продолжала воспарять в ночное небо, раскинув руки в porte de bras достаточно широком, чтобы охватить все сверкающее великолепие ночного неба, выполняя самое совершенное jete, заполняя всю Вселенную, пока…

— Она улыбается, — сказал Боб Донован, хотя за мгновение до этого понятия не имел, что намерен вообще хоть что-то говорить. Он глядел на спящую Анну, настолько прекрасную, что она казалась нереальной. Ну, если не считать вполне прозаической и уродливой гипсовой шины на ноге. В руке Боб держал три желтые розы и чувствовал себя по этому поводу полным идиотом — но, в конце концов, какого черта?