Андрей Чертков - Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар

Банев, или кто иной, описал все так, как могло бы происходить, продержись Крепость до середины века. В том, что Крепость и Лепрозорий — одно и то же явление, у Ива не было сомнений. Зурзмансор, Банев, Голем этот, Квадрига — все они, так или иначе, существовали в реальности. Бол-Кунац… Неужели Бол-Кунац, который Президент? Тогда ай да Президент у нас, выкормыш Крепости, то бишь Лепрозория…

«А ведь могли, — возбужденно думал Ив, — судя по тому, что я о них знаю — даже не знаю, а думаю, — вполне могли. Боже мой, неужели я угадал! Но кто в это поверит? Кайман, например, никогда. Для него это не данные…»

Ив представил, как кладет на стол перед Кайманом брошюру, а тот берет ее брезгливо двумя пальцами и начинает медленно наливаться рептильной зеленью.

«Где данные?!» — «Перед вами, сэр!» — «Это что, беллетристика?!!» — «Ну, в некотором роде…» — «А где замеры, результаты экспресс-анализа где?!!» — «Где-где, в…»

Пора заняться делом вплотную, а то ведь сожрут. Как там о таких говорят? Порвут на части и проглотят не разжевывая… С них станется.

По мысли доктора, человечество условно можно было разделить на три категории. В первую он включал подавляющее большинство людей, во вторую — очень незначительную часть, а к третьей Юл Голем с уверенностью мог отнести только своих пациентов. Люди, рассуждал он, могут быть либо Заказчиками, либо Архитекторами Храма Справедливости, но, чтобы стать Подрядчиком, или, иначе, Строителем его, мало быть человеком. Храм этот всегда оставался лишь мечтой, мифом о будущем. Одним из основных условий его возведения было полное согласие между потенциальными Строителями, но оно было недостижимо в мире, где чужая культура считалась варварской. Библейский миф о Вавилонской башне — очень точная иллюстрация невозможности такого взаимопонимания, с той лишь поправкой, что у людей никогда не было единого языка.

Заказчики всегда были. Обыкновенные страждущие шумеры, аккадцы, египтяне, иудеи, эллины, превознося каждый своих богов, неосознанно требовали от них одного и того же — Справедливости. Правда, для одних Высшая Справедливость заключалась в равном дележе добычи, для других — в возможности поклоняться только своему божеству, для третьих — в равноправном, не зависящем от происхождения и достатка участии в политической жизни полиса. Наконец, на заре истории, которую можно считать историей возведения Храма, появились первые Архитекторы. Легендарные творцы этических кодексов. До сих пор люди с благоговением вспоминают их имена: Моисей, Платон, Будда, Заратустра, Христос. Они создавали целые приделы Храма, но, к сожалению, их проекты нельзя было считать пригодными для возведения всего здания. Шли века. На строительной площадке появлялись все новые Архитекторы. Не все проекты оказывались удачными. Осуществление некоторых из них приводило лишь к новым разрушениям. Столь часто декларируемые политиками так называемые общечеловеческие ценности на поверку оказывались мифом, причем опасным.

Наконец подспудно, незаметно для большинства Заказчиков наступила эра Строителей — уникальных существ, в силу своей природы умеющих взглянуть на человечество извне и сочетающих в себе свойства как Архитекторов, так и Подрядчиков. Они единственные оказались способными спроектировать Храм от фундамента до венчающего купола и положить в его основание принцип — Счастье для всех, даром.

— Вы Архитектор, доктор, — сказал Зурзмансор однажды, выслушав горячую исповедь стареющего врача. — Вы несомненный Архитектор, но вы ошиблись.

— Вы не можете построить ЕГО? — спросил Голем, сильно сомневаясь в правильности своего предположения.

— Нет, наверное, можем. Мы можем воспитать целое поколение людей, для которых этот ваш Храм будет единственной целью и смыслом существования, но следующее поколение они должны будут воспитать сами. И это самое сложное. Мало заставить забыть о вековом рабстве, нужно еще научить невозможности жить без свободы.

— Но вы бы могли контролировать процесс воспитания.

— Принципиально да, но на деле — нет. Проблема даже не в морали, а в том, что мы не можем сколь угодно долго находиться здесь. Возможность Выхода предоставляется раз в миллион лет, и легче умереть, чем отказаться от нее.

Услышав эти слова, доктор Голем первый и последний раз обвинил мутанта в неблагодарности и предательстве. И тогда мутант ответил ему:

— Мы не можем научить человечество жить по-человечески, потому что сами уже давно перестали быть людьми.

Как и обещал Зурзмансор, день вручения премии был объявлен выходным. Когда в Лепрозорий медленно въехал длинный черный, усеянный блестящими капельками дождя по лакированному капоту и никелированным деталям отделки автомобиль, у Лечебного корпуса выстроился почетный караул. Дети, чистенькие и опрятные по случаю праздника, чинно держали в руках букеты каких-то невиданных в этих краях цветов. Мокрецы, редкой цепочкой стоящие среди пестрого детского табора, одинаково вежливо улыбались из-под черных своих шляп и механически покачивали ладонями в неизменных перчатках. Майор кисло ухмылялся, стоя на крыльце между Зурзмансором и Големом. Ему не нравилось присутствие посторонних на вверенной ему территории.

Из автомобиля выбрался Банев. Он с любопытством огляделся, помахал встречающим, но, спохватившись, помог выйти смеющейся, ослепительно красивой Диане. Как только она показалась, неровный шум превратился в радостный гул, словно это Диана была лауреатом, а не ее спутник. Дети, размахивая букетами, ринулись к ним. Возникло небольшое столпотворение. Все что-то говорили, смеялись. Виктор с серьезным видом пожимал маленькие ладошки и целовал заалевшие щечки. Диана, величественная и элегантная, принимала цветы и успевала подавать руку для поцелуев подоспевшим взрослым обитателям Лепрозория.

Наконец-то в эту праздничную неразбериху вмешался Зурзмансор, и церемония встречи приняла более организованный характер. К Баневу стали подходить мокрецы и — не снимая ни шляп, ни перчаток — представляться. Писатель с удивлением узнавал многие, некогда весьма громкие имена. Здесь были и знаменитые ученые, и несколько литераторов, которых он почитал давно почившими классиками, и даже политические деятели из нелегальной оппозиции, конечно же, самые трезвомыслящие. Цвет нации собрался в этой почтительно приветствующей его толпе, и Банев ощущал себя этаким Данте Алигьери среди теней то ли первого круга Ада, то ли уже Чистилища. Кто-то, вероятно здешний Вергилий, подхватил его под локоть и повлек к крыльцу, и Виктор узнал в своем сопровождающем Зурзмансора.

— Как вы умудрились собрать здесь все эти лица? — спросил Виктор, кивая на толпу мокрецов. Детишки в этот момент окружали Диану, она что-то говорила им, и те послушно трясли челками.