Сборник - Фантастика, 1975-1976

– Орестович! - осторожно, почти шепотом окликнул товарища Ларин.

Инженер закрыл глаза и откинул голову. Он собирал силы для ответа.

– Олег!! - заорал Ларин.

– Все в порядке, - негромко ответил Шегель.

В телефонах послышался такой звук, как будто бы щеткой провели по песку, - это облегченно вздохнул Ларин. Инженер встряхнул головой, нащупал рычаг управления двигателем и перевел его на малый ход.

– Возвращаюсь, - сообщил он.

– Торопись, - сказал Ларин, после паузы голос его звучал виновато, - радиоактивность астероида возрастает.

– Как? - невольно вырвалось у Шегеля.

– Довольно интенсивно, - пояснил Ларин, принявший его восклицание за вопрос.

.Шегель стиснул зубы и подавил уже готовый вырваться вздох. Стук сердца снова начал отдаваться в ушах. Шегель до отказа подал вперед рычаг управления двигателя. Тонкий свист реактивной струи превратился в резкий вой.

Приняв на борт инженера, “Микеша” несколько секунд неподвижно висел рядом с астероидом, купаясь в золотистых потоках солнечного света. Они были так непохожи: стройное, гармоничное создание человеческого разума и грубое, неуклюжее, тысячетонное порождение слепой природы. Потом корабль выбросил голубоватый сноп огня, дрогнул и, стремительно уменьшаясь в размерах, начал таять среди сонма звезд.

В этот миг астероид беззвучно вспыхнул ослепительным, сжигающим пламенем, мгновенно растопив мрак доброй четверти небосвода. Мощный поток лучистой энергии обрушился на корпус корабля, запоздавшего с уходом на короткие, считанные секунды. Световой удар испарил внешний слой металла корабельного корпуса. “Микешу” окутало клубящееся, сверкающее облако раскаленных газов.

Из предварительного отчета экспедиции “Маяк”, базовый корабль “Ригель”:

“Нейтровещество вообще и нейтрожелезо в частности обладают спонтанной устойчивостью. Однако в окружении обычных частиц начинается постепенный переход нейтронов в протоны, а орбитальных антинейтральных частиц - в электроны. Накопление электронного заряда на поверхности такого рода тел способствует интенсификации этого процесса.

Роль не особенно мощного катализатора должно играть постоянное магнитное поле, влияние которого может привести к слабо развивающейся цепной реакции. Результатом ее является совокупное превращение нейтровещества в обычное. Процесс сопровождается постепенным разрушением кристаллической структуры и дроблением вещества до атомного уровня с последующей рекомбинацией молекул и более крупных единиц”.

Руки начальника бригады спасателей подрагивали от волнения, когда он приставил гарпун-пистолет к запаявшемуся приборному окну жилого отсека и нажал спусковой крючок. Отдачей его кинуло назад, и если бы не страховочный пояс, унесло бы с “Микеши” в космос. Плазменный кумулятивный шнур прошил внешний прочный корпус корабля как бумагу, а по его следу в потолок жилого отсека вонзился гарпун - штырьевой микрофон с палец ребенка величиной. Нестройный деловитый хор голосов спасателей сменила первозданная мертвая тишина. Изуродованного “Микешу” окутало незримое облако людских надежд, тревог и сомнений.

– Антенна, - испуганно произнес тенорок Шегеля.

– Спокойно, Орестович!

– А я говорю, антенна! Ни черта это не метеорит! Антенна, пришли спасатели!

– Спокойно, Орестович. Спасатели, но ты спокойно. Лежи, триста рентген зараз не шутка. Ну, будь мужчиной!

Вылизанный световой бурей корпус “Микеши” тускло, как глыба старого льда, блестел в косых лучах солнца. И право, при некоторой фантазии спасателей можно было принять за хоккеистов, которые за секунду до финального свистка забросили решающую шайбу.

А бежать было так…

Легкими ступнями касаться почвы. Раз-два, раз-два. По асфальту, по каадням, по гравию, по песку - все той же воздушной поступью пятнать пространство, тиканьем шагов отмеривать время. Раз-два… Лететь вперед, напирая грудью на ватную пустоту, оставляя за спиной легкий смерч пыли, неслышные вихри потревоженного воздуха, невидимые бурунчики ветра. Раз-два, раз-два, раз-два… Брызгать во все стороны лужами, студить разгоряченные ноги росной травой, плескать холодной грязью, шуршать нагретым жнивьем, а грудь мерно, радостно поднимается и опускается, легкие в полную меру вбирают упругий кислород, сердце стучит ровно, и скорость только успокаивает нетерпеливое биение крови. Раз-два, раз-два…

– Доброе утро, учитель! Ваши газеты…

– Спасибо, Бегун!

– С наступлением лета, тетушка! Молоко сегодня отличное, сливок на целый палец.

– Оставь у калитки, милый Бегун, я заберу позже. Дай бог тебе ровной дороги!

– Ресторатору - мое почтение! Вам должок от поэта, у него сегодня гонорар…

– Весьма кстати, Бегун, весьма кстати. Перехватил бы кофе с булкой, небоcь с зари летаешь уже. Смотри, про завтрак забудешь.

– Потом, потом, папаша! Дел по горло. Как управлюсь - обязательно пробегу мимо… Эй, табачник! Забирай свои пилюли! Глотай по одной и поправляйся. Будешь хворать - всех без курева оставишь, придется мне в город бегать, а ведь и здесь забот хватает…

И опять тишина, лишь тихий стук подошв о землю. На небе ни облачка, но и жары нет, бежать совсем приятно, ноги полны привцчной, звенящей силы - уверенно встречают тропинку, растворяются, мелькая в ритме, такте, гармонии скорости, а собранное в покорности тело зыбко плывет-покачивается, летитструится..

И мысли были: “когда же это началось? Года три мне было или четыре. А то и все пять? Сидишь, играешь, и вдруг сердце забьется, заколотится, думаешь, что такое, вдруг вырвется из груди, как быть тогда? А потом успокаивается, и забываешь сразу же. Казалось, у всех так. Пугаться-то я потом начал. А как маленький был - чего пугаться? Все в порядке вещей: то плакать захочется, то смеяться, то коленка зачешется, то грудь ходуном заходит. Ясно - живу… Вот бегать я всегда любил. Как себя помню - хоть днем, хоть ночью-заставь бежать - только приятно. Да и не заставлял никто, я все бегом делал. В играх никто догнать не мог. В “салки” никогда не водил, потому что угнаться не могли, в “прятки” всегда первым до “чуры” добегал, а когда наперегонки соревновались - ни одна душа в пару вставать не хотела: знали, что бесполезно. Да… Хорошо было в детстве: хочешь - беги, хочешь - нет. Лучше, конечно, бегать было…” А в пути было вот как.

Надоело бежать по тропинке - сверни в сторону. В лесу тень, солнечные зайчики, мох пружинит под пятками, невзрачные цветы роняют пыльцу на босые пальцы, ноги мощно отталкиваются от оголенных корней, четко печатают след на разлапистом папоротнике, вминают в землю прошлогодние листья и еловую чешую. Сквозь веер пены, капель, маленьких радуг, бабочками садящихся на тело, - через ручеек, родник, ключ, речушку - легче водяного жука, водомерки, комариной личинки - на тот берег, на луг. Ноги только что были чистыми, а сейчас уже заляпаны илом, еще несколько стремительных шаговпарений, и к грязи пристал мелкий песок, но эти нечаянные “гетры” недолговечны: мохнатый дерн услужливо набегает под ноги, ласково обмахивает ступни. Вперед, вперед! Раз-два, раз-два…