Сборник - Фантастика 2002. Выпуск 3

Какая разница, как я перетянул мнение большинства на свою сторону! Сознаюсь, поорал немного. Спустя не десять, а пять минут (все норвежцы сидели у себя в кают-компании по причине пурги) мы узнали мнение Модхейта - с преимуществом в один голос победила идея непосредственной демократии. Но главное - система была опробована. И она работала!

– Она перестанет работать, как только нас станет вдвое-втрое больше, чем сейчас! - ершился Тейлор, очень недовольный, и, убрав свой «чи-и-из», грыз меня злым взглядом. - Даже раньше!

– Вот тогда мы и рассмотрим эту проблему, - ответил я. - А пока погодим с выборами президента Свободной Антарктиды. Горит, что ли?

Кажется, до многих только теперь дошло, куда метил Тейлор. Боюсь, он счел меня отступником и ренегатом. Но разве я обещал поддержать его при выборах на более высокий пост, нежели должность председателя на Конгрессе? Если он решил, что да, это только его проблема.

Словом, вопрос о непосредственной демократии был-таки поставлен на голосование, и мое предложение одержало верх незначительным большинством. Без голосов китайцев вышло бы в точности наоборот.

– Их слишком много! - надрывался кто-то. - Нас из Санаэ всего двое, а китайцев десять человек! С какой стати? Должно быть равное число делегатов от каждой станции!

– От каждой страны!

– Нет, от каждой станции, но пропорционально численности персонала. Есть станции большие, есть маленькие…

– Тогда почему не считать участниками Конгресса всех антарктов без исключения? Или, по-вашему, демократия - это когда меньшинство крутит большинством как хочет?

– Рихьт! Оне ауснаме! Прафф херр Ломаефф!

– Нет, не прав!..

Меня обвинили в том, что я втайне намереваюсь обеспечить «русское большинство», сознательно умалчивая о яхтсменах Шимашевича, которых, разумеется, тут же объявлю антарктами, если только мне не будет угодно объявить их марсианами. Я отбивался, как мог, и продолжалось это довольно долго. А когда кончилось, изумленные делегаты узнали, что солнце село и всем пора ужинать, поскольку время обеда минуло несколько часов назад.

Просто удивительно, насколько вербальная информация иной раз провоцирует дружное бурчание в животах!

Само собой, я потребовал, чтобы в часы нашего отдыха был проведен полномасштабный эксперимент по голосованию на всех антарктических станциях. Уоррен было заикнулся, что для этого в его хозяйстве нет технических возможностей, а я в ответ предложил перенести Конгресс в Новорусскую, где эти возможности обеспечит Непрухин.

Вышло по-моему. Наутро Уоррен с кислой миной огласил результаты плебисцита: за - четыреста один; против - сто пятьдесят семь; воздержалось - сорок; не участвовало в голосовании - шестьдесят три. Мое «детское», как он выразился, предложение окончательно победило.

Любопытно, что оно победило почти на всех англоамериканских станциях, если считать голоса по каждой в отдельности!

Грешным делом я думал, что большинство людей чувствует себя неуютно, если над ними нет начальника. Вероятно, ошибался. Или просто-напросто сыграла свою роль эйфория первых дней?

Не знаю. Я решил подумать над этим когда-нибудь потом, имея избыток свободного времени. Например, в тюремной камере…

Конституционный комитет мы сварганили из трех человек с юридическим образованием (один из них диплома не получил, поскольку в далекой юности был изгнан с юридического факультета за неуспеваемость, но мы закрыли на это глаза). Столь же быстро «испекли» и прочие комитеты. Все равно они были временными и не решали глобальных вопросов - их решало всеантарктическое голосование.

Мы с Шеклтоном попали в комитет по внешней политике. Хотел было взять самоотвод, но дал себя уговорить. Болван! Тогда я еще не понимал, в какую гадость влип, а когда понял, то… Впрочем, об этом я расскажу как-нибудь в другой раз.

К моему удивлению, наши прежние санно-гусеничные заслуги были оценены должным образом. Ерепеев и ахнуть не успел, как оказался главой комитета по транспорту (начальником транспортного цеха, как я его немедленно обозвал, в ответ на что он даже не сумел послать меня в какое-нибудь действительно оригинальное место - так был растерян).

На третий день у меня разболелся зуб, дорого и халтурно залеченный в клинике «Белый клык» еще на Большой земле, и вздулась щека. Пришлось идти на поклон к местной медицине. Здоровенный негр-эскулап выдернул моего мучителя, отчего на утреннем заседании я почти не мог говорить - будто отсидел челюсть. Кстати, платы с меня он не взял, хотя я и предлагал расплатиться потом, когда-нибудь. Вот и утверждай после этого, что негры взяли от цивилизации самое худшее! Может, в основе это и так - но дисперсия, господа! С тех пор я ровным счетом ничего не имел против афро-антарктов.

Тем более что на всю станцию Амундсен-Скотт их набралось ровно полтора экземпляра - один негр и один довольно светлый мулат.

А вопросов, требующих немедленного решения, оставалось еще по ноздри и выше. Обеспечение пищей, топливом и«вообще всем необходимым. Бесперебойная связь. Вопросы международного признания Свободной Антарктиды. Оборона побережья на крайний случай. Государственный флаг - страна мы или не страна?

С флагом решили просто - белый круг на синем фоне. Всем понятно, что сие означает. Зато долго спорили, как назвать национальную валюту. Англо-американцы и австрало-новозеландцы горой стояли за «антарктический доллар», но мы в союзе с китайцами и японцами провалили их предложение. Вернее сказать, китайцы сделали это в союзе с японцами и нами, хотя, по мне, что доллар, что юань - все едино. Не нравилось мне только то, что англосаксы выступают единым фронтом, а мы с поляками и украинцами никак не можем договориться. Предложи я хоть рубль, хоть шекель, хоть песо - братья-славяне горой стали бы за доллар. Я и не особо высовывался.

В конце концов один китаец нарисовал эскиз - торчащую из воды башку морского леопарда, скалящую зубы на айсберг с безопасно устроившимися на нем императорскими пингвинами, - и предложил печатать эту картинку на деньгах. Должно быть, она означала, что и мы, антаркты, собираемся поплевывать сверху на всяческих хищников. Правда, подмытые водою края айсберга несколько загибались кверху, напоминая крышу китайской пагоды, а морской леопард отчасти смахивал на дракона, но мы решили не цепляться к мелочам. Все равно никакого другого рисунка предложено не было. И в честь морского леопарда валюту чуть было не назвали «лео».

Дался им этот морской леопард! Сволочное существо, между прочим. Нематодо, не раз спускавшийся под лед с аквалангом считать криль, однажды едва от него ласты унес. И уж если мы аллегорически изображаем себя пингвинами, то обзывать валюту именем их злейшего врага нам как-то не пристало…