Джеймс Ганн - Внемлющие небесам

Который тьму прорезал…

Аудитория замерла в ожидании.

Под куполом крытого стадиона сидячие места заняты все до единого, и даже проходы забиты сидящими и стоящими людьми. Кто только не явился сюда: старики и люди средних лет, молодежь и дети, даже молодые матери с младенцами на руках; мужчины и женщины – богатые и бедные; черные, смуглые, краснокожие, желтые и белые, в рабочей, спортивной одежде и наряженные как на прием. Все замерли в ожидании проповеди.

Среди ожидающих не видно обычных крикунов, не слышно болтовни или покашливаний, ни даже перешептываний; здесь и в помине отсутствовали самодеятельные музыканты и свистуны, а уж топать ногами никому бы и в голову не приходило. Шум, несмотря на присутствие сотни тысяч людей, был минимальный, лишь шорохи и шелест перекрывались отдаленным рокотом кондиционеров, состязающихся с теплотой многих тысяч тел, дыханий и жарой техасского лета.

Люди стояли или сидели тесно прижавшись – плечом к плечу, колени упирались в спины, однако неприятных ощущений от этих неудобств они не испытывали. В сущности здесь присутствовало особое духовное единение, будто телесный контакт связал каждого участника с остальной аудиторией в некое подобие единой цепи, готовой в определенный момент, когда ее замкнут, высвободить таящуюся в ней мощь. И тогда им под силу повернуть реки вспять, срыть горы и расплавить чугун…

Однако по крайней мере один из присутствующих не разделял всеобщего настроя. Митчелл с отвращением отодвинулся от напирающего слева плеча.

– Наверное, вы собираетесь высидеть здесь до конца? – осведомился он.

Томас глянул на Макдональда. Тот поднял руку в останавливающем жесте и помотал головой.

Втроем они сидели на самом верху, под куполом, возвышающимся над стадионом. Где-то далеко-далеко внизу находилась арена, сплошь уставленная занятыми уже стульями. Квадратик свободного места, остававшийся лишь в самом центре, среди моря голов, ниспадающего вокруг, будто в бесконечность, казался совершенно крошечным.

Митчелл снова отодвинулся, с трудом сдерживая дрожь отвращения.

– Не раз мне доводилось видеть, как на подобных зрелищах накалялась обстановка и ситуация выходила из-под контроля, – упрямо продолжил он.

Сидящие рядом враждебно поглядывали на него, другие – подальше, оборачивались, пытаясь установить источник шума. Макдональд недовольно покачал головой.

– Еще не поздно вернуться в кабину, – сказал Митчелл. – По внутреннему телевидению видно гораздо лучше. – Он обратился к Томасу: – Скажи ему, Джордж.

Томас беспомощно развел руками. Макдональд приложил палец к губам.

– Все будет в порядке, Билл, – прошептал он. – Видеть и слышать – мало. Необходимо еще и ощутить.

– Я уже ощутил, – буркнул Митчелл.

Они все больше обращали на себя внимания. Томас нагнулся к Митчеллу.

– Чем ты отличаешься от Мака, – шепнул он, – так это тем, что не выносишь людей и терпеть не можешь ситуаций, овладеть которыми не в состоянии. А таковых в нашем деле предостаточно.

– Люди… – остальные слова замерли на губах Митчелла.

Свет на стадионе погас – будто отверстая десница Господня обрушила на всех тьму нощную, хлынувшую меж порогами божества. В темноте казалось, купол вот-вот рухнет. Остро ощущалось присутствие других, словно находящиеся здесь умножились и заполнили собою все пространство. Митчелл справился с приступом паники. Поглубже вздохнул.

– Мерзавец паршивый! – буркнул он. – Ну ничего, на этом он далеко не уедет!

Вокруг по-прежнему царила настороженная тишина – похоже, каждый надеялся: вот-вот случится чудо. И одинокий яркий луч скользнул из-под самого купола и, разорвав тьму, образовал белый круг в центре арены. Посреди круга, будто сошедшая с потоком света, виднелась одинокая человеческая фигура. Она приковывала взоры всех, на нее нельзя было не смотреть. Лишь небольшая часть собравшихся, сидевших на стульях вплотную к световому кругу, имели возможность разглядеть лицо этой фигуры. С высоты, где сидел Митчелл, ее контуры напоминали примитивный детский рисунок. Иллюзия белизны и розоватой телесности, черноты одеяния и худобы, высокого роста. Руки фигуры – вознесенные и распростертые – словно намеревались обнять всю публику, если только это можно, вообразить публику за стеной мрака. Присутствующие, затаив дыхание, не давали о себе знать.

Впрочем, ощущение присутствия толпы постепенно возвращалось, но теперь это уже было единое существо, одно живое создание, единая крепчайшая цепь, составленная из тел. Толпа ждала послания. Митчелл впился глазами в фигуру. Она одиноко стояла в круге света, удерживая в своих руках всю эту массу людей, собравшихся здесь. Всех-всех. Ни микрофона, ни трибуны, даже какого-нибудь стола или стула рядом с ней. Одинокая фигура посреди онемевшей аудитории, среди десятков тысяч людей.

– Ну говори, черт тебя подери, говори же! – буркнул Митчелл, уже заранее понимая: человек в световом круге станет медлить, растягивать этот мир, напрягая его, будто тончайшую вибрирующую струну, до крайнего предела выносливости слушателей… Старый сукин сын знал, что делает. Публика перестала дышать.

И тогда он заговорил. Голос его, будто, напоенный силой колдовских чар, заполнил купол стадиона подобно гласу Божиему; звук, шедший отовсюду, заставил всколыхнуться всю аудиторию, потрясенную и сплотившуюся еще крепче. Голос упрочил узы общей цепи и еще сильнее разжег скрытое пламя. Казалось, вещала сама мудрость и истина.

– Мы одни.

Толпа ахнула в едином вздохе.

– Таково послание, – продолжал звучать глас. – Послание Божие. Вам говорят, есть послание с другой планеты, похожей на нашу, от людей, подобных нам.

Однако они не ведают, что говорят. Услышан глас Божий, но не уразумели они того. Силятся понять своим разумом, но не могут. Ибо должно уразуметь сердцем своим. Ибо должно верить. Несть послания, аще не от Бога, и приносят его ангелы Господни. От кого же иного следует ждать нам посланий?

Слушатели замерли в ожидании ответа.

– Есть Бог и есть человек и никого более нет. Во всем мироздании лишь Бог и мы. Так есть. И так тому и должно быть.

При этих словах толпа всколыхнулась, как хлебное поле под ветром.

– Так стоит ли бояться? – голос возвысился. – Стоит ли противиться истине, коль скоро стоит она пред нами? Бог сотворил человека, дабы дивился тот чуду мироздания и славил его.

Толпа вздохнула одним дыханием.

– В этом есть суть послания – во словах человеческих, обращенных вспять; тщета человеческая явлена, подобно отражению в зеркале: нет более никого, но лишь мы сами…

Слова лились и лились – свободно, неудержимо, словно некое вседовлеющее природное явление, будто знамение. Сила умножилась в толпе, подобно магнитам, соединенным в долгий ряд, и каждый в отдельности неизмеримо усиливал общее поле; так и соединенные силы ста тысяч мыслящих и чувствующих единиц достигли, как в одном существе, мощи, которая, казалось, способна охватить весь город, пронизать всю планету, быть может, даже зажечь или же погасить звезды…