Джеймс Ганн - Внемлющие небесам

А сердце – решето

От взоров-выстрелов

Вопящих в страхе звезд…

СУПЕРБОЕВИКОМ ПРОШЛОГО ГОДА, КАК СООБЩАЕТ «ДЕЙЛИ ВЕРИЕТИ», ПРИЗНАНА КИНОЛЕНТА «В СВЕТЕ ДВУХ СОЛНЦ», – ГУСЫНЯ СНЕСШАЯ СТО МИЛЛИОНОВ ЧИСТОЙ ПРИБЫЛИ, НЕ СЧИТАЯ ДОХОДОВ, ПОСТУПАЮЩИХ ЗА ПРАВО ПОКАЗА ПО ТЕЛЕВИДЕНИЮ И СТЕРЕОВИДЕНИЮ; ЕСЛИ ПО ОБЪЯВЛЕНИИ ЭТОЙ НОВОСТИ ПРОДЮСЕРЫ ВЫЖДУТ НЕИЗБЕЖНОГО РОСТА ЦЕН, ИХ ДОХОДЫ УМНОЖАТСЯ В РЕЗУЛЬТАТЕ ПРОДАЖИ РАЗЛИЧНЫХ ИГРУШЕК, МАСОК, ШЛЕМОВ, МАЕК «А КАПЕЛЛА», А ТАКЖЕ МОДЕЛЕЙ УСТРОЙСТВ МЕЖЗВЕЗДНОЙ СВЯЗИ.

Интересующие нас существа должны обладать возможностью перемещения в пространстве и способностью к производительному труду. В свою очередь, это свидетельствует о наличии у них подобия рук и ног. Они так же должны иметь органы зрения, осязания и слуха, поскольку к развитию именно указанных чувств располагают условия обитания в естественной среде данной планеты. Существа, удовлетворяющие изложенным предположениям, могут оказаться в чем-то похожими на людей…

Они могут оказаться голубыми шарами с дюжиной щупалец…

Специалисты по семантике, несомненно, разгадали все тайны чуждой нам психологии, поскольку в отношении машины со стороны туземцев не предпринято ни одного враждебного действия. Расположившись вокруг, они принялись внимательно разглядывать ее, изредка обмениваясь сдержанными жестами. Когда им представили следующую сцену, все замерли. Это была картина, изображающая семью землян с двумя детьми. Стюарта осенило: фотография, висящая над его койкой, – наилучший способ продемонстрировать мирную идею взаимопонимания…

Кабинет оказался огромным. «Даже чересчур», – подумал Эндрю Уайт. Добрых двадцать ярдов голубого ковра с коротким котиковым ворсом устилали пол до самых белых резных дверей, откуда обычно заходили гости. Своими размерами кабинет превосходил всю квартиру, где родился и вырос Уайт. Все, кто Переступал его порог, съеживались, будто они Алиса в Стране чудес. Несомненно, так и задумывалось, ибо Пространство – мера величия и значимости личности его владельца. А кто важнее персоны самого Президента Соединенных Штатов?

«Все президенты, – размышлял Уайт, – люди одинаковые, ведь им приходится взваливать на себя бремя одиночества тех, кому они служат. И еще президенты – люди незначительные. Любой рядовой гражданин значит больше и стоит выше их, существующих, дабы подписывать решения, принятые другими, и брать на себя ответственность в случае неудачи. Они – марионетки и козлы отпущения. Братья американцы, я принял решение отказаться от борьбы за это кресло на второй срок».

Впрочем, он-то отлично знал, что не откажется. Не изменит собственному долгу и выполнит свои обязанности. А они, эти обязанности, заключаются в доведении до конца начатого предшественниками более пятидесяти лет назад. Дело оставалось незавершенным. Бог свидетель, с каждым днем все труднее объяснять людям, что плохо, указывать, как должно быть, убеждать: борьбу, мол, следует начинать каждый день сызнова, и спокойствие – не более, чем иллюзия…

«А может, все это лишь духи занимавших некогда это кресло и сегодня посетивших его, оттого это ощущение своей ничтожности?» Он потянулся и почувствовал, как сократились мышцы под слоем жира, – следствие съеденного за обедом целого выводка цыплят. Ему импонировало мнение, что он – крупный мужчина и весьма импозантный президент: двести два сантиметра от пят до кончиков коротко остриженных курчавых волос. По своим физическим данным он не уступал никому, из когда-либо переступавших порог Овального кабинета.

А может, все обусловлено самим запахом этого места – ароматом свежести, рассеянным в воздухе, без примесей запахов кухни или других людей; или тому виной аромат бумаги и чернил, электрооборудования, бесшумно поставляющего новости и отправляющего сообщения. Аромат Власти… Как это непохоже на все знакомое с детства и юности! Ему показалось, он слышит запах свежескошенной травы. Повернувшись, он посмотрел через распахнутые окна на зеленый газон и деревья в густой листве, на ограду, широкие улицы за ней и высокие башенки вашингтонских зданий в районе так хорошо знакомого ему гетто, откуда он так стремился вырваться и воспоминания о котором столь часто теперь застигали его врасплох, будто в гетто осталось нечто дорогое ему, вроде счастливого отчего дома.

Он представил, как чудесно было бы сейчас снять обувь и босиком пройтись по траве, как в детстве, когда он еще мальчишкой частенько и привычно развлекался подобным образом в парке. Роскошная получилась бы картинка – босой президент топчет газоны Белого дома. Он знал: поступи он подобным образом, и эти картинки, растиражированные в миллионах экземпляров, появятся почти в каждой семье, и это принесет ему голоса избирателей. Людям импонирует, когда президент слегка импульсивен в личной жизни, слегка комичен в делах домашних и в чем-то чуточку уступает каждому из них… Впрочем, известно заранее: ничего подобного он не предпримет хотя бы по той простой причине, как отсутствие времени. Очутиться бы вновь в гетто, где времени хватало на все – на еду и сон, забавы и любовь, отцовские радости и огорчения…

Он повернулся на звук открываемых дверей. На пороге стоял Джон.

«Солидный мужчина, – подумал Уайт. – Красоту он унаследовал от матери, рост – от отца. Может, чуточку консервативен в одежде и прическе, но в остальном – весьма приличный молодой человек».

– Звонил доктор Макдональд, из Программы, – сообщил Джон довольно сухим тоном.

«Все еще не может забыть наш разговор прошлой ночью», – решил Уайт, уяснив наконец источник своей депрессии, уступчивости, желания бросить все и уйти в отставку. Все из-за Джона.

– Кто такой этот доктор Макдональд? – осведомился он.

– Директор пуэрториканской Программы, господин президент, – сообщил Джон. – Той самой, которая ведает прослушиванием радиосообщений со звезд. Такое прослушивание осуществляется уже свыше полувека. Несколько месяцев назад ими принято нечто, впоследствии названное посланием с… с какой-то там звезды, забыл название. По словам Макдональда, оно расшифровано.

– О Боже! – произнес Уайт. – Ты встречался с ним?

– Пару раз, да и то на коктейлях.

Уайт вздохнул.

– Соедини меня с ним.

Внезапно появилось предчувствие надвигающейся катастрофы, а все происходящее сегодня как бы приобрело оттенок прелюдии к ней. Внутри все похолодело. Он включил экран, установленный между рабочим столом и камином, – последним давно уже не пользовались из-за суровых экологических запретов. С экрана на него смотрел человек средних лет, блондин, с рыжеватыми тронутыми сединой волосами, – не то что его собственные… Лицо мужчины выглядело спокойным. Уайту показалось, где-то он уже видел это лицо; он тотчас узнал его и проникся симпатией и сочувствием к этому усталому человеку, чем бы тот ни занимался. Уайту пришлось даже сдержать свои чувства, нельзя позволить эмоциям влиять на ход беседы.