Михаил Харитонов - Дивен Стринг. Атомные ангелы

— Дерьмо, — с чувством сказал Рой. — Ненавижу такие дни.

Он не ошибался. Вокруг было дерьмо, много дерьма.

Рой Бэксайд находился в Центре Современного Искусства, куда его закинул звонок шефа, давшего трудное задание: найди Люси Уисли, которая то ли потерялась, то ли убежала — во всяком случае, исчезла. Неизвестно было даже, находится ли она на территории Центра. Рой в этом сильно сомневался. По его мнению, нормальный человек предпочёл бы тюрьму. Впрочем, кто разберёт этих женщин.

Его путешествие по экспозициям нельзя было назвать ни удачным, ни приятным. Служители воспринимали его полицейский значок и расспросы как неудачный перфоманс, а его самого принимали за современного художника, аллегорически протестующего против полицейского произвола. Тем не менее, один из них припомнил, что женщина, похожая на Люси, вроде бы проходила мимо — кажется, она искала место с какашками.

Теперь несчастный Рой бродил среди художественно оформленных фекалий.

Сначала он наступил на одно произведение искусства, потом измазал локоть о другое. Дальше он чуть было не попал под извержение гигантской генетически модифицированной слонихи, испражняющейся бюстами великих политических деятелей: в него попал катых с лицом Мартина Лютера Кинга. После этого его занесло в зал, где выставлялись природоохранительные объекты из экологически чистых выделений редких и исчезающих видов животных. От тамошней атмосферы у посетителей резало глаза, и им выдавали респираторы. Он взял один, и ему стало легче.

Кроме того, ему мешали мухи. Они садились на лицо, лезли в рот, и вообще вели себя безответственно и не внушали доверия.

Несколько раз он натыкался на хепенинги и перфомансы, исторгавшие у него рвотные позывы. Рой знал, что это свидетельствует лишь о его нетолерантности и внутренних проблемах, но ничего не мог с собой поделать — от некоторых смелых художественных жестов его буквально выворачивало наизнанку.

Наконец, совершенно обессилевший, он присел на относительно чистый участок пола возле макета статуи Свободы, покрашенного в цвет маренго, почему-то без ноги. Вместо второй ноги торчала жёлтая кость.

Рой посмотрел на неё грустно и с каким-то недоумением, потом зажмурился, не в силах выносить окружающий мир.

— Ты отвергаешь реальность, — раздалось у него над головой. — Это инфантильный жест, говорящий о твоей слабости, комплексах и кризисе идентичности.

Бэксайд поднял глаза вверх и ошеломлённо застыл с открытым ртом. Говорила статуя.

— Простите, мэм, — выдавил он из себя и попытался подняться.

— Сиди, сиди, — статуя сделала повелительный жест. — Отдыхай. Скоро тебе понадобится вся твоя сила, воин Света.

— Что? — Рой сжал голову руками, не в силах справиться с чувствами. — Чего от меня все хотят? Я просто коп, и я, чёрт возьми, не понимаю, что происходит! Кто-нибудь может это мне объяснить?

— Посмотри на меня, — сказала женщина, мягко, но властно.

Рой недовольно поднял взгляд — и застыл на месте.

Два глаза уперлись в лицо молодому полицейскому. Левый — пустой и черный, как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец абсолютной ответственности, и правый, с золотою искрой на дне, проницающий любого до дна души светом безграничного доверия.

— Как мне называть вас, мэм? — выдавил из себя потрясённый Бэксайд.

— У меня много имён, воин Света, — суровое лицо внезапно озарилось каким-то внутренним сиянием. — Сейчас я явилась к тебе в облике Одноногой Чернокожей Лесбиянки, Внематочно ВИЧ-Инфицированной Глухонемоальтернативномыслящим Геем-И-Евреем.

— Как вам угодно, мэм, — только и смог выдавить Рой, потрясённый таким сочетанием всевозможных совершенств.

— Знай же: я есмь Начало и Конец, Первая и Последняя, — произнесла Одноногая Лесбиянка торжественно и строго. — Я пребываю там, где растут биржевые индексы и где рейтинги взмывают ввысь, подобно птицам. Где открываются секс-шопы и снимаются бесконечные сериалы — там я благовествую. Я — там, где маньяку делают исцеляющую лоботомию, спасая его изнурённую мышлением душу. Где двое или трое педерастов соберутся во славу Мою, там и я среди них. Я — анус анусов и клитор клиторов. Я — истинная фукуяма истории, победа Бабла над Злом, Терпимости над Справедливостью и Доброты над Истиной. Я несу толерантность и обороняю от холокоста. Я — душа того мира, который ты поклялся защищать, Рой, когда стал полицейским. Этому миру грозит гибель, и я велю тебе спасти его.

Рой упал на колени. В сердце его как будто отворилась золотая дверь, доселе затянутая паутиной, и он увидел какое-то огромное светлое облако, сферу бесконечного сияния. Его простая, бесхитростная душа содрогнулась от любви и преданности.

— Теперь узнай, кто мой враг, — голос Одноногой исполнился отвращения. — Это дух исторического творчества. Он воплощается в человеческом облике от начала времён, и у него много имён. Каин, Тутанхамон, Агамемнон, Александр, Наполеон и Ленин — всё это он. Я не раз сокрушала его, но он возвращается. Последнее его воплощение было самым страшным. И на сей раз он избежал гибели. Его мозг жив и приобрёл мощь, доселе невиданную. Ты должен повергнуть его в небытие.

Она протянула руку. В ней сверкало маленькое круглое зеркало.

— Вот, — сказала она. — Когда ты встретишься с ним, ты поймёшь, что нужно делать, Рой. А теперь забудь о тех тайнах, которые узнал. Ты вспомнишь их потом… когда будет нужно. Во второй книге. Теперь же — иди и делай, что должен.

— Куда идти? — не понял Рой.

— Просто иди. Ты придёшь туда, куда нужно.

— Подождите, мэм! — взмолился Рой. — Вы… вы не поможете мне найти Люси Уисли?!

Одноногая Чернокожая Лесбиянка, Внематочно ВИЧ-Инфицированная Глухонемоальтернативномыслящим Геем-И-Евреем чуть приподняла подбородок, как бы указывая путь. Тень улыбки пробежала по её величественному лицу.

— Ты идёшь к ней, — сказала она. — Но её там уже не будет.

Владимирильич Лермонтов не любил терять время даром. Если у него не было какого-нибудь серьёзного занятия, он всегда его находил: растлевал молодёжь, изучал труды по теории хаоса или занимался физкультурой.

Увы, в данный момент вокруг никого не было, а труды по теории хаоса он обычно и вовсе не выносил из дома. Зато из стены торчали два металлических крюка, очень удобных для упражнений.

На этот раз Лермонтов твёрдо решил побить все свои рекорды и подтянуться сто раз. Он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы явить миру мощь стальных мышц воина Хаоса. После такого подвига взрыв бомбы становился всего лишь формальностью, хотя и совершенно необходимой.

Первые пятьдесят подтягиваний прошли как обычно, но потом Владимирильич начал уставать. Более того, ему стало казаться, что он слышит какой-то голос — причём не где-нибудь, а в голове.