Сергей Кусков - Кто не верил в дурные пророчества

– Домой, товарищ полковник.

– Вынужден тебя задержать. Позвони домой, предупреди и выходи во двор к машине. Съездим в Кольцово.

– Что случилось?

– В машине объясню.

Через четыре минуты они встретились во внутреннем дворике УФСБ, сели на заднее сидение стоящего перед воротами джипа, ворота открылись, и машина выкатилась на улицу.

С виду это был обычный "Чероки", на каких любят ездить "новые русские" и новые отцы нации (если не всей ее, то по крайней мере в отдельно взятом регионе). На самом деле машина была изготовлена по специальному заказу, оборудована самыми совершенными средствами связи, а люк на крыше служил не для вентиляции (зачем она при наличии кондиционера?), а для спутниковой антенны. Установленный внутри компьютер мог подключаться по радиоканалу как к Интернету, так и к внутренней сети УФСБ. Двигатель у "Чероки" и так не хилый, но у этого лошадиных сил было побольше, чем в моторе истребителя, на котором полковник Кожедуб в мае сорок пятого догнал и сбил реактивный "Мессершмитт". Передние сидения отделялись от задних перегородкой со стеклом, которое, впрочем, полковник Лисицын никогда не закрывал: водители в УФСБ были проверенные.

Свернув на площадь 1905 года, джип пересек ее, потом один квартал по улице 8 Марта, поворот налево на улицу Малышева – и можно было лететь по ней до конца, до выезда на дорогу, которая тридцать лет назад связала город с аэропортом Кольцово. Тогда ее называли "Пять минут Америки".

Выдвинув через лючок на крыше мигалку и врубив сирену, водитель гнал по Екатеринбургу под девяносто. Лисицын в это время объяснял майору ситуацию:

– Вкратце дело выглядит так: примерно в тридцати километрах западнее Кунгура на высоте четыре километра с мелочью внезапно появился самолет, летящий курсом 110 со скоростью около шестисот километров в час.

– Как так внезапно появился? – не поняв Лисицына, перебил Шевченко. – Виноват, товарищ полковник.

– А вот так! Не было его, а потом одновременно засекли четыре РЛС››. Это было, – полковник посмотрел в записную книжку, – в двадцать один час тридцать четыре минуты… И без чинов, пожалуйста.

– Понял, Евгений Петрович.

– Диспетчерская служба сразу же начала его вызывать, через шесть минут он ответил. Теперь начинается интересное. Отвечает по-русски. Называет себя "Ем-12". Вероятно, это тип машины. Была в свое время такая манера в некоторых КБ: в испытательных полетах экипажам не давали специальных позывных, а использовали тип самолета. "Ем" – это Емшанов. Так он сказал. Видимо, фамилия главного конструктора.

– Не помню такой, – покачал головой Шевченко.

– А вот я, кажется, помню. Только вот когда это было?.. Ну, теперь совсем интересное: он запросил у диспетчера свои координаты, текущее время и дату. Вплоть до года!

– Ну, дает!.. А самолет большой? – спросил майор.

– Большой. "Ту-154", "Ил-76" – примерно так. Только скорость маленькая. Около шестисот, я сказал.

– Действительно, интересно… И где он сейчас?

– Ведут в Кольцово. Наверное, уже на подходе. Я велел подержать его в воздухе до нашего приезда, если горючего хватит. Приедем – будут сажать.

Запищал зуммер радиотелефона. Полковник поднял трубку. Выслушав сообщение, он включил компьютер и сказал Шевченко:

– Сейчас его покажут. Сняли на видео в воздухе.

Полковник щелкнул клавишами и посмотрел на дисплей. Затем чуть повернул дисплей к майору, чтобы тот тоже мог увидеть. На экране был самолет, какого Шевченко не видел ни разу. Судя по пропорциям, чуть ли не довоенной постройки: крыльев с таким размахом уже давным-давно не делали. Шесть винтов располагались не в ряд, два ближайших к фюзеляжу винта заметно выдавались вверх. Большая площадь остекления, кабины с обзором назад, круглая башенка из какого-то похожего на оргстекло материала перед хвостовым оперением, – судя по всему, это был старинный бомбардировщик. Он поворачивался на экране (видимо, снимавшие облетели его кругом), и Шевченко заметил створки бомболюка и пулеметы.

– Что скажешь? – спросил Лисицын.

– Жил игуанодон весом восемьдесят тонн, – ответил майор, чуть улыбнувшись. – И дружил он с птицею птеродактилицею. – И, повернувшись к полковнику, пояснил: – Детский стишок. Это я к тому, что он на птеродактиля похож.

– Видел когда-нибудь такое?

– Нет, Евгений Петрович.

– А я видел. Точно, он и есть. Этот еврей еще никак не хотел называть меня "гражданин младший лейтенант".

Сотрудники ОКБ Емшанова, осужденные за участие в шпионском заговоре с целью передачи самолета ДБР-1 США, были разбросаны по разным тюремным КБ (авиация, ракетостроение, ядерная физика, радиолокация) и в них работали до марта 1955 года, когда все они, включая Савушкина, были освобождены постановлением Военной коллегии Верховного Суда СССР. Версия о шпионском заговоре была признана недоказанной: Вяткин, главный свидетель, исчез, результаты экспертизы найденных на севере области останков подвергли сомнению, но перепроверить их было уже невозможно. Хотя обломки самолета не нашли, вероятность взрыва в воздухе не исключалась, а в США он так и не появился. Обвинения были сняты со всех, даже с Маркова и Завадского: неясно было, считать ли их вражескими агентами или жертвами катастрофы. После реабилитации кто-то вернулся в Новокаменск, кто-то уехал в другие места, кто-то остался работать в тех же конторах, уже вольными.

Судьба двух человек из ОКБ была иной. Во-первых, Юрий Михайлович Емшанов умер в октябре 1950 года, во время следствия. Сотрудники его, поняв, что от них требуется, быстро сознавались и давали нужные показания; он один упорствовал и от всего отказывался. Работавший с ним следователь не был сторонником широко распространенных тогда методов работы, поэтому Емшанова не били и даже не очень выматывали ночными допросами. Его просто прижимали все новыми и новыми показаниями его сотрудников, обвинявших лично Емшанова в руководстве заговором, пока одной октябрьской ночью его смерть не положила всему конец. Сердце.

И Исаак Яковлевич Шерхебель. Он не был освобожден в марте 1955 года и отсидел полностью свои тринадцать лет. Почему его тогда не освободили – кто его знает? Может, были какие-то зацепки в деле, не позволившие окончательно снять подозрения. Может, попался в Военной коллегии какой-нибудь сугубый антисемит. Шерхебель не был единственным евреем в ОКБ, но только у него имя, отчество и фамилия были такими вызывающе еврейскими. Есть и еще одна версия, совсем уж фантастическая.

Будто бы в тот день, когда было подписано постановление о реабилитации, в машбюро Военной коллегии пришел с утра некий молодой человек в чине лейтенанта, генеральский сын, устроенный в аппарат Верховного Суда по протекции.