Сергей Лукьяненко - Фантастика 2000

Но вернемся к нашим черепахам. Капитан милиции Селевич и лейтенант Кривоногое выпрыгнули из машины и, высвобождая из кобуры пистолеты, кинулись к древним панцирным. Однако те оказались неожиданно резвы. Далеко высунув из роговых футляров свои змеиные головы, они галопом помчались от преследователей, изредка оглядываясь и хихикая.

Блюстители порядка бежали эа черепахами, не задумываясь над абсурдностью происходящего. Селевич остановился, присел на колено, прицелился и трижды нажал на спусковой крючок.

Пистолет трижды дал осечку. Селевич в сердцах сплюнул и побежал дальше.

В этот момент голенастые черепахи, обменявшись короткими взглядами, свернули в лес. Добежав до явно заранее приготовленного места меж двух сосен, они принялись всеми восемью лапами рыть землю.

Кривоногов первый подскочил к образовавшейся норе и бессильно ругнулся. Из норы вылетали новые и новые комья земли.

По тому, какая куча грунта уже была накидана вокруг отверстия диаметром в 25–30 сантиметров, можно было судить, что нора уже имела не менее пяти метров глубины.

Кривоногов выхватил пистолет, направил его ствол вниз в нору и нажал на курок.

Подбежавший Селевич не стал останавливать его, хотя предчувствовал: и у его напарника пистолет даст осечку. Но ничего подобного. Грохнуло. Потом из ямы раздалось чье-то глумливое «ой-ой-ой» — и мелкое хихиканье. После чего комья земли стали вылетать еще обильнее.

И вот тут до двух доблестных милиционеров дошла наконец жуть происходящего. И только было они собрались броситься наутек от этого проклятого места, как из норы сверкнула магниево-белая вспышка и одновременно с этим вновь раздался звук, похожий на крик «Ой!». И все замерло.

Совершенно-потеряв головы, не разбирая дороги, милиционеры кинулись в сторону шоссе…

Через пару часов группа курсантов школы милиции разрыла «шанцевым инструментом» черепашью нору. Глубиной она оказалась девять метров. А на хорошо утрамбованном земляном дне курсантами-ментами были обнаружены две одинаковые пирамидки пепла.

Хозяин слегка пожурил своих коротышек-слуг за излишнюю трату магической энергии, но только слегка, ведь они с блеском выполнили его поручения. Благодарности он не испытывал, можно ли быть благодарным рабу? И все же чувство его было сродни благодарности. Особенно за квартиру: Именно из-за нее часто терзал его ночами один и тот же кошмар: ему снилось чисто человеческое чувство вины.

…Когда она вошла в его палату, он смотрел на нее молча, словно заледенев не только внутри, но и лицом.

— Здравствуй, — сказала она.

Он только кивнул, и молчание продолжилось, становясь все тягостнее, набухало, болезненно пульсируя, и лопнуло, наконец, фразой, произнесенной, им неестественно безразлично:

— Так, значит, тебя послали?

Она испуганно смотрела на него и молчала.

— Грибов тебя послал. И ты все врала мне. И ты докладывала ему каждый день, как продвигается дело. — Он чувствовал, как обида кровавой пеленой слепит ему глаза. Он чувствовал, что еще немного, и он сделает что-нибудь совсем уж дикое — ударит ее, например.

Упади она перед ним на колени, зарыдай, попроси прощения, скажи: «Я никогда не лгала тебе; да, это он послал меня, но я полюбила тебя; и я ничего ему не докладывала», — только скажи она так, и он бы остыл, он бы плакал вместе с ней, а после — простил бы… Да только она уверена была, что прощать ее не за что, упрекать ее не в чем, и не будь она такой гордой, он бы, наверное, и не полюбил бы ее никогда. И ей был невыносим этот его тон, в котором не было и грамма сомнения в ее низости.

И все же она хотела объяснить ему все, хотела погасить его обиду. Но виниться и каяться она не умела, и она, после долгойдолгой паузы, сознательно начала с жестокой прозы:

— Мне было негде жить. Месяц назад я пришла к Грибову, в сотый раз спросила про квартиру. А он дал твой адрес и сказал: «Обещаю, квартира будет; приведи только на операцию этого человека…» Дальше она хотела сказать ему о том, что, увидев его, узнав его, поверив ему, она уже не думала ни о квартире, ни о Грибове, она просто любила. И потом, молчанием уговаривая его пойти на операцию, она не выполняла ничьего приказа, она думала только о том, что и она умрет, если не будет его… Но ничего этого она сказать не успела.

— Квартира?! — закричал он. — Тебя купили квартирой!.. Ты спала со мной за квартиру? Я ненавижу тебя! — У него сорвался голос, он как-то некстати жалобно всхлипнул и отвернулся к стене.

И снова она сумела удержать обиду в себе, и снова, перешагнув через себя, коснулась его плеча. Но он, не оборачиваясь, зло, больно сдернул ее руку своей рукой и брезгливо отер пальцы о больничную пижаму.

Она поднялась. Хотела что-то сказать, но лишь тряхнула головой и тихо, очень тихо, произнесла одно только короткое слово: «ВСЕ». И вышла из палаты.

Он лежал без движения около часа. Он хотел одного — мести. Не ей, а тому, кто приказывал, снова, как в детстве, унижая своим пренебрежительным покровительством. Отомстить, или умереть. Одно из двух. Принцип дуэли. И странная уродливая идея ехала прорастать сквозь его ненависть. И вот уже через час весь механизм последующих действий четко стоял перед его мысленным взорам. Механизм мести. Именно такой, какая и была ему нужна: если он умрет, вопрос исчерпан, если же он выживет, Грибов будет низложен, опозорен, оплеван.

Ок встал, прошлепал в больничных тапочках по коридору этажа к тумбочке с телефоном, набрал номер и дождался, когда на том конце провода прекратились гудки, и хриплый пропитый голос, Геннадия произнес: «Да?…» Гендос — как раз тот человек, который ему нужен. Человек, способный на любую подлость (он понимал, что затевает именно подлость). Когда-то они с Гендосом были связаны увлечением литературой о покорителях Арктики. Потом Гендос запил. Потом — сел.

Кстати, об Арктике. Пора начинать очередное письмо Витальке. Но сколько же можно врать? А зачем, собственно, врать?

Он ведь хоть сейчас может побывать там.

— Раав, — рявкнул василиск, и услужливая молнийка-убинца моментально взлетела по его хвосту и спине к уху. И пропела влюбленным шепотом: — Слушаю, Хозяин.

— В мир желаю, — молвил он ритуальную фразу.

Раав исчезла, а через минуту перед ним стояли, дрожа от счастливого возбуждения (Повелитель выбрал их!) очередные жертвы его прихоти — аспиды Стахий и Савл, на свет рожденные многие веки назад. И вот уж уходят в аспидово царствие небесное души Стахия и Савла, а василиск, заглотив карбункулы, волевым толчком вывел себя в астрал, вверг дух свой в желанную эпоху, отыскал загаданное тело, ощутил «родное» этому телу сознание и помчался но темпорально-эмоциональной развертке этого сознания в сторону взросления, старения и биологической смерти. Путь был довольно ровен, видно, владелец сознания был человеком сдержанных чувств и неярких эмоций. Но вот сильный всплеск болезненно деформировал блуждающий дух, он остановился, вернулся к основанию этого всплеска и включился в реальность. Огромный, в несколько десятков метров высотой ледяной вал неумолимо приближался к трещавшему по швам кораблю, на палубе которого стоял он — Отто Юльевич Шмидт.