Сергей Лукьяненко - Фантастика 2000

— Ты сошел с ума! — воскликнула она, отчаянно борясь со сладким предвкушением любви, которое разлилось по всему телу. — Это платье мне специально привезли из Парижа. А ты его мнешь!

Ким Ду даже не отвечал. Он добрался своими тонкими хваткими пальцами до застежек.

— Ты не артист, ты мерзавец! — шептала Даша, уже почти не сопротивляясь. Она лишь успела нажать на кнопку возле канапе, и на автоматически замкнувшейся двери загорелся красный огонек и под ним — зеленая надпись: НЕ ВХОДИТЬ. ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ СОВЕЩАНИЕ В этот момент на поляну перед дворцом опустился корабль, на котором прилетели Нектарий и Спок.

— Президент занят, — мрачно сказал Паскуале. — Чрезвычайное совещание.

— Надолго? — спросил обросший красной бородой Нектарий.

— Ах, эти женщины, — сказала Валерия, которая как лучшая подруга была к Даше снисходительна. — Им нельзя доверять дела государственной важности, потому что в решительный момент их блудливая натура возьмет верх.

Все вокруг засмеялись, потому что любвеобильность Валерии стала притчей во языцех еще в институте.

Но Даша, как президент страны, никогда не забывала о своем долге. Даже трепеща маленькой птичкой в нежных объятиях музыканта, она не выключила аппаратов внешней связи, которые передавали в ее кабинет все, сказанное на поляне перед дворцом.

— Хватит, Кимуля, — сказала президент, чувствуя, что музыкант вот-вот овладеет ею.

— Что случилось? Вы холодны ко мне? — обиделся Ким Ду. — Может, мне уехать? Может, я вам надоел?

— Нет, все не так просто, — ответила Даша, — помоги мне застегнуть платье. Я жду вестей о мужчине, которого я любила, но отвергла, потому что он показался мне дурно воспитанным дикарем.

— А теперь вы передумали?

— Вот именно. Сейчас меня тянет именно к дурно воспитанному, но искреннему в своих чувствах и словах дикарю.

— Я вас не понимаю, — сказал Ким Ду. — Мне за вас обидно. У вас одна пуговичка отлетела.

— Можно ли сейчас думать о пуговичке?

Президент выключила запретную надпись у двери и вышла к друзьям.

Она поцеловалась с Нектарием.

— У тебя страшно щекотная борода.

— Мне надо перекинуться с тобой двумя словами.

— Можно здесь?

— Какие могут быть тайны от друзей! Наш председатель Собрания просил передать тебе письме. Он предлагает установить таможенный союз. Наша беда в том, что челноки из Тулы проникают на наши плантации не платя пошлин.

— Какой стыд! — воскликнула Даша. — Ты знал об этом, Паскуале?

— Нам не доложили, — вздохнул Паскуале.

— Ах, ты опять лжешь, старый негодник, — засмеялась Даша. — И что же предлагает ваш Председатель?

— Он бы хотел встретиться с тобой, Дашка, и лично все обсудить.

— Исключено, — возразил Спок. Его тут же поддержал Борька Брайнис. — Этот Председатель надеется получить твою руку и сердце. Он женится на тебе и превратит славное Московское княжество в сырьевой придаток своей Марсианской империи. Народ будет недоволен.

— Мы будем недовольны! — захохотали остальные гости.

— Ты лучше скажи мне, — Даша возвратила Нектарию письмо, — где Вадик, что с ним? Здоров ли?

— Он только что покорил гору Эребус на Марсе, — сказал Нектарий. — Пешком, без кислородного прибора на высоту больше десяти километров.

— Больше двадцати, — поправил его Спок.

— Да кто у нас на Марсе считал! Главное, что без прибора. Но его спасли.

— Плохо? Очень плохо? — испугалась за бывшего возлюбленного Даша.

Тут раздался звон тысячи колокольчиков.

— Просим всех к столу! — провозгласил шеф-повар. — Всех гостей к столу.

— Погоди! — отмахнулась Даша. — Где Вадим? Как себя чувствует?

— Он страшно огрубел в высоте без кислорода под палящим марсианским солнцем, — вздохнул Нектарий. — Он на человека не похож.

— Но продолжает любить тебя, — сказал Спок.

— Паскуале, — строго приказала Даша своему премьеру, — немедленно дай правительственную на Марс. «Доставить за счет нашего государства альпиниста Вадима Глузкина в городок Веревкин на минеральные воды для прохождения курса лечения».

Даша закручинилась.

Она понимала, что пропасть между ее изящной и изысканной натурой и грубостью Вадима еще более расширилась и углубилась.

А вокруг никто и не замечал ее печали.

— Соловьиные язычки, соловьиные язычки, — повторял Дима-Помидор, который так и не изменился за десять лет, — я себя чувствую императором Тиберием. Но боюсь, что меня растерзают экологи!

— Не волнуйся, Димка, — сказала Даша. — Экологи тебя не тронут. Неужели ты думаешь, что в нашем почти сбалансированном, почти счастливом мире кто-то поднимет руку на соловья! О нет!

— А жаль, — сказал Дима-Помидор, которого порой посещали странные прозрения. — Потому что они столь же нереальны, как и весь наш мир. Мы с тобой придуманы, мы придуманы кемто очень несчастливым, как сладкий сон. Страшно проснуться…

— Не знаю, а мне кажется, что я прожила в нашем выдуманном мире большую часть своих тридцати лет.

— Большую часть! — воскликнул Дима-Помидор. — Но не лучшую.

Даша не успела ответить Диме, так как к ней подошел один из гвардейцев.

— Госпожа, вас немедленно требуют в кабинет.

— Кто требует?

— Некто, кто знает ваш секретный код.

— Он мог бы вызвать меня Напрямую.

Гвардеец пожал могучими плечами ватерполиста (именно из ватерполистов набиралась гвардия Президента) и произнес: — Кто их всех знает…

Неприятное предчувствие кольнуло Дашу в самое сердце. Что случилось?

Стоя вокруг овального белого стола, друзья подняли бокалы с шампанским за здоровье Даши, Дарьи, Дарьюшки, их любимой подружки и добрейшего президента славной Московии.

Неужели пора? Неужели так быстро пронеслось время? О нет, как мне не хочется, именно сегодня! Где ты, профессор Тампедуа? Пожалей меня, дай насладиться весельем? Я не хо-чу!

Сколько-то минут у нее осталось.

Даша быстро прошла к себе в кабинет.

Там было полутемно.

— Кто вызывал меня? — спросила она.

— Это я, — прозвучал знакомый хриплый голос.

— Вадим? Как тебя пропустили гвардейцы?

— Я помню секретный пароль.

— Давно следовало бы переменить его.

— Ты не хотела, чтобы я приходил?

— Я всего-навсего слабая женщина, — сказала Даша.

— А я оказавшийся слабым мужчина. Я хочу тебя, я стражду тебя!

Дарья подошла поближе к отвергнутому возлюбленному.

Лицо Вадима было обезображено марсианским ожогом, глубокие шрамы пересекали щеки, делая его почти неузнаваемым.

Он протянул к ней в мольбе широкие, огрубевшие от канатов и ледоруба ладони.

Лишь глаза Вадима оставались прежними — голубыми, небесными, безоблачными.

— Неужели ничего в твоем сердце не шелохнулось?

— Я не могу сказать… — но сами ноги уже несли Дашу. Она приближалась, желая и не желая того, что должно произойти.