Роберт Уилсон - Спин

— Побочное следствие чего?

— Градиента времени. Понимаешь? На каждую земную секунду за барьером приходится куда как больше.

— Черт знает что… — У меня это не укладывалось в голове. — И какова физика всего этого бардака?

— Куда более опытные люди, чем мы с тобой, не могут пока что найти ответ на твой вопрос. Но идея градиента времени кое-что поясняет. Если время у нас и «у них», во Вселенной, течет по-разному, то излучение из окружающего пространства на Землю — видимое, рентгеновские лучи, иные энергетические потоки — увеличивается соответствующим образом. Годовое излучение Солнца, сконцентрированное в десять секунд, мгновенно убьет все население планеты. Таким образом, электромагнитный барьер вокруг Земли не просто скрывает от нас Вселенную — он защищает нас. Отражает излишнюю — да еще, полагаю, модифицированную фиолетовым смещением — радиацию.

— Фальшивое солнце, — проронила Диана.

— Точно. Они дали нам фальшивый солнечный свет, потому что свет реального Солнца смертелен. Дали положенную дозу, распределили. Изобразили времена года, климат, приливы и отливы, нашу траекторию вокруг Солнца. Масса, момент, гравитационное взаимодействие… Все было организовано с целью сохранить нам жизнь.

— Организовано… Значит, это не природного характера штука. Технология, — решил я.

— Кажется, придется это признать, — кивнул Джейсон.

— Значит, они проделали это над нами.

— Толкуют о «гипотетическом доминирующем» либо же «контролирующем интеллекте».

— Но кому и зачем это надо?

— Не знаю. Никто не знает.

Диана прищурилась. Запахнув парку и обхватив свой торс руками, она пристально смотрела на брата. Ее била дрожь — и, конечно же, не от холода.

— Какова разница во времени, Джейсон? Насколько быстрее там бежит время?

Там — за чернотою неба. Джейсон медлил, колебался:

— Намного.

— Скажи.

— Ну… замеров много. Но в последний запуск они прозондировали Луну. Лупа постепенно удаляется от Земли, с примерно постоянной скоростью. Вы это знаете? Если замерить увеличение расстояния, можно определить, за какое время оно выросло. Ну, звезды разбегаются там, тоже с определенной скоростью…

— Сколько, Джейсон?

— С момента Затмения прошло пять с лишним лет. За барьером за это время пролетело больше пятисот миллионов лет.

У меня аж дыхание перехватило. Что сказать? Да я и языком пошевелить не мог. Казалось, что воздух не перенесет звука.

Диана, заглянув в сердцевину, в самую суть проблемы, спросила:

— И… сколько нам осталось?

— Трудно сказать точно. Мы под защитой барьера, но сколько он протянет, насколько он эффективен? Существуют, однако, и кое-какие бесспорные, неотвратимые факторы. Солнце смертно, как и любая другая звезда. Оно сжигает водород и расширяется, становится горячее. Земля находится в комфортной зоне его системы, постепенно отодвигающейся наружу. Как я уже сказал, сейчас мы под защитой. Но потом Земля войдет в гелиосферу. Солнце проглотит ее. Какой барьер это выдержит?

— Сколько, Джейсон?

На него было жалко смотреть.

— Ну… лет сорок… может, пятьдесят. Черт знает.

Боль стала донимать больше, невзирая на морфин, купленный Дианой тут же, в Паданге, в соседней аптеке по просто смешной цене. Меня трясло, бросало в жар.

Состояние это было переменчивым. Приливы и отливы, волнами, приступами. В голове как будто лопались жаркие пузыри. Тело капризничало, отказывалось повиноваться. Однажды ночью я схватил воображаемый стакан воды и разбил реальную настольную лампу, разбудив соседей.

На следующее утро я об этом не мог вспомнить. Однако я видел свои порезанные пальцы и слышал ворчание коридорного, с которым Диана рассчитывалась за разрушенное гостиничное имущество.

— Что, я действительно лампу кокнул?

— Боюсь, что да.

Она сидела подле кровати в плетеном кресле. В номер доставили яичницу и апельсиновый сок, из чего я заключил, что еще утро. За прозрачными шторами синело небо. Дверь па балкон открыта, впускает в комнату свежий воздух, запах океана.

— Извини, — пролепетал я.

— Ты был не в себе. Я бы велела тебе все забыть, но ты и так все забыл. — Она положила руку на мой лоб. — И еще, к сожалению, не все позади.

— Сколько?

— Уже неделя.

— Всего неделя?

— Увы.

Еще половины не промучился.

По интервалы просветления давали возможность кое-что записать.

Графомания. Одно из побочных последствий средства. Диана, находясь в аналогичном состоянии, исписала враз четырнадцать двойных листов библейским каиновым «Разве я сторож брату моему?» — отнюдь не крупным почерком. Собственная моя графомания несколько более упорядочена. Я аккуратно складываю исписанные листки на прикроватный столик; поджидая начала приступа, перечитываю написанное, чтобы запечатлеть его в памяти.

Диана целый день где-то пропадала. Когда она вернулась, я поинтересовался, где она гуляла.

— Налаживала связи.

Она рассказала, что познакомилась с транзитным брокером из Минанга по имени Джала. Его импортно-экспортные операции служили прикрытием для более выгодного нелегального эмиграционного брокеража. Известный персонаж, все в порту его знают и уважают. Она предлагала ему за судовые койки чертову кучу чокнутых кибуцев, так что сделка не состоялась — пока. Но Диана не теряла ни трезвой расчетливости, ни оптимизма.

— Будь осторожнее, — предупредил я ее. — Мало ли, кто-то еще на нас выйдет.

— Пока ничего не заметила, но… — Она пожала плечами и кивнула на блокнот в моей руке. — Сочинял?

— Отвлекает от боли.

— Ручку держать не больно?

— Как при запущенном артрите, однако справляюсь, — произнес я вслух и мысленно добавил: «…пока что». — Болеутоляющий эффект стоит дискомфорта.

— Очень неплохо у тебя получается. Ужаснувшись, я украдкой глянул на нее.

— Ты… Ты читала?

— Ты сам мне предложил, Тайлер.

— В бреду, должно быть.

— Выходит, что так. Хотя я бы не сказала тогда. Выглядел ты вполне нормально.

— Я, видишь ли, писал не на читателя. — Меня испугало то, что я забыл, как все это ей демонстрировал. Что еще ускользнуло из памяти?

— Ладно, больше не буду. Но то, что ты там изобразил… — Она чуть склонила голову к плечу. — Удивил ты меня. И польстил, конечно. Никак не думала, что ты ко мне питал такие чувства, тогда, в таком зеленом возрасте.

— Чему тут дивиться…

— Нет-нет, это удивительно. Но вот в чем парадокс, Тайлер: твоя девица на страницах — холодная, равнодушная тварь, почти жестокая.

— Я тебя такой никогда не считал.

— Меня не твое мнение беспокоит. Меня беспокоит то, что ты увидел. И мое собственное мнение.