Евгений Филенко - Звездное эхо

— Вы… очень красивая, — пробормотал он. — Вы хотя бы подозреваете об этом?

— Подозреваю, — просто сказала Анжелика. — У вас много книг. Винер, «Кибернетика и общество»… Тьюринг… Глушков… Лем… Когда-то я читала все это. Когда-то… тысячу лет назад, — она провела пальцем по пыльным корешкам. — Вы давно их не доставали. Почему?

— Это… — произнес Вольф, не отрывая от нее взгляда. Ему не хотелось говорить о книгах. В голову лезли совершенно иные вещи. — Это базис. Фундамент. А я давно уже возвожу свои стены.

— Мне не пришлось достроить даже фундамент, — продолжала Анжелика. — Четвертый курс университета. Случайная встреча. Пылкая, вулканическая любовь с первого взгляда. Пусть все летит в тартарары, с милым рай и в шалаше!.. И вот я здесь, в шалаше — и милый бродит где-то рядом. Да только рай не удался.

— Почему так обреченно, Анжелика? Все еще можно исправить.

— Кино, — усмехнулась она. — Или дешевая производственная проза из толстых периферийных журналов. Ничего и никогда нельзя исправить. Для этого нужно вернуться в свою молодость, а машина времени пока еще не придумана. Мне уж двадцать восемь. Олег Олегович. Студентка из меня не получится — я не хочу знаний. Я разучилась хотеть их. Зато я научилась обвешивать покупателей, зажимать сдачу и припрятывать кой-чего для дома, для семьи. И ругаться с целым светом — с покупателями же, с грузчиками, с завсекцией. Вот это наука, ни в одном университете не преподается!.. Зачем я говорю это вам? Наверное, потому что мы сосуществуем в параллельных пространствах, которые никогда не пересекутся. Вы чужой, вы из антимира. Сегодня какое-то совершенно ненормальное воскресенье… Но завтра будет обычный понедельник, и все пойдет по-старому, по накатанной колее. Вы умчитесь по своей трассе в свой антимир, а я поковыляю по своему бездорожью в постылый, провонявший овощной гнилью магазинишко. И вы забудете мои слова, да и меня тоже. А мне будет легче: я на миг соприкоснулась с тем, что когда-то потеряла. Побывала в своем пространстве… куда больше ни ногой.

— Вы любите его?

— Люблю? Иногда я мечтаю, чтобы кто-нибудь из нас умер. Но ничего не происходит, и не произойдет. Он даже в тюрьму угодить не способен — не тот склад характера. Он у меня прирожденный мелкий хулиган. Вечером он вернется из участка, повалится мне в ноги, будет каяться, клясться, что с понедельника все пойдет иначе, будет просить прощения. И я его прощу. Что же мне с ним делать еще? А потом наступит понедельник… такой же, как и все понедельники в этой жизни.

Вольф сидел в своем углу, таращился на Анжелику и понемногу терял остатки рассудка. С каждым мигом она изменялась — прямо на его глазах. И он уже начисто забыл свою обычную отстраненность, замешанную на непреходящем самоанализе, потому что Анжелика была прекрасна и делалась все прекраснее, попирая своей красотой все допустимые пределы прекрасного. И ничего не было в ней вульгарного, и встрепанные черные волосы были ей к лицу, и потеки туши на щеках ее не уродовали, и платье вполне уместно не скрывало ее стройных ног. И засбоила вольфовская душа-программа, и увязался в морской узел вольфовский жизненный вектор, и вся эта прежняя ерунда пошла прахом.

— Вы знаете, Анжелика, — проговорил Вольф. — Сегодня с улицы пришли два человека и сказали мне, что я неправильно живу. Я не поверил им, а они мне доказали это как дважды два. Я их прогнал, потому что все равно не поверил. И когда они ушли, жизнь принялась мне вдалбливать их доказательства с бешеной силой. Я даже пострадал, — он усмехнулся и осторожно потрогал ссадину. — Все мы живем не очень правильно. У кого-то рассогласование больше, у кого-то меньше. А кто-то, как я, не хочет верить в свои ошибки. И упирается, охраняя вектор своей жизни, устремленный в темноту. Потому что привык, потому что удобно!.. Человек не может правильно жить в вакууме, не заполненном другими людьми, даже если это идеальный вакуум. Очень обидно осознать это, когда молодость в общем-то миновала, когда на голову рухнул четвертый десяток, и столько лет прошло впустую. Нет, разумеется, что-то сделано, что-то достигнуто — но какой ценой! И цена высока не столько для тебя самого, сколько для окружающих. Анжелика, у меня нет друзей. У меня есть только оппоненты!

— У меня тоже, — сказала она. — Только продавцы и покупатели. И муж, который давно опостылел.

— Я ничего не смыслю в людях! — произнес Вольф с ожесточением. Они для меня — функции, я не вспоминаю о том, что у каждого из них есть не только настоящее, но прошлое и будущее! Ко мне пришли двое, они хотели мне помочь, а я принял их за прохвостов, преследующих свою мелкую выгоду! Каждый день я видел вас на лестнице, но никогда не думал о вас иначе, как о продавщице овощного магазина и жене люмпена! Мне и в голову не приходило, что вы двигались по жизни тем же путем, что и я, но мы трагически разминулись на каком-то перекрестке. Нужно что-то менять!

— Да нужно ли?

Анжелика шла к нему через всю комнату, а ему казалось — плыла, потому что у него кружилась голова, вокруг рушились стены, проваливался в преисподнюю пол под банкеткой, раскалывался и возносился в безвоздушное пространство потолок. Анжелика подошла совсем близко, ладошкой провела по его щеке, осторожно коснулась боевой раны возле глаза.

— Больно? — спросила она тихонько.

— Ничего, — промолвил он. — Иногда полезно бывает испытать боль впервые за много лет.

— Это воскресенье, — шептала Анжелика, гладя его по голове. Сумасшедшее воскресенье. Все кувырком, потому что мы изо всех сил стараемся воскреснуть для новой жизни — такой уж это день. И ничего-то у нас толком не выходит… Но оно закончится, и все пойдет как и шло. И ничто не изменится.

— Я так не хочу, — бормотал Вольф. — Я хочу, чтобы изменилось. Я жил неправильно. Я связался с дурной компанией… империей Моммр… Звездное эхо… Обратная связь…

Он чувствовал себя маленьким и слабым. Ему было жаль себя, жаль несчастных роллитян, жаль всех несчастных и обездоленных во вселенной. Жаль — и много больше, нежели просто жаль! — Анжелику. Ему хотелось плакать, отчего — он не понимал, хотя еще недавно ему мнилось, будто он понимал все на свете.

«Анжелика, что вы станете делать, если я скажу, что люблю вас?» «Ничего не стану делать. Просто не поверю. Так не бывает.» — «А вы знаете, как бывает?» — «Наверное, знаю.» — «Нет, не знаете. И никто не знает.» — «Но вы этого не скажете. Потому что я замужем. И сейчас пойду домой, к мужу.» — «Я скажу. Только соберусь с силами — и скажу.» — «Зачем вам это?» — «Это всегда низачем…»

Где-то на другом краю плоской Земли аварийной сиреной взвыл телефон. Вольф вздрогнул и открыл глаза. Анжелика тоже вздрогнула и отстранилась.