Сэмюэль Гей - Утросклон

Посреди улицы, заплесканной мыльной водой, посыпанной печной золой, с кучами мусора возле заборов, изысканно одетый юноша выглядел так же нелепо, как глыба золота, упавшая с небес на скотный двор.

Монк никогда не утруждал себя интересом к бытию других людей и сейчас, впервые оказавшись на дне жизни, где осели грязь и нищета, чувствовал себя растерянно и беспомощно, словно покинутый младенец.

В одном дворе ребятишки, чумазые, одетые бог весть как, запускали воздушного змея. Он был какойто кособокий и никак не хотел взлетать. Монк понял, в чем дело, и решил помочь детям в нехитрой забаве - у змея нужно было поправить путаницу и утяжелить хвост. Но, странное дело - едва Монк приблизился, как малышня, подхватив своего неполноценного змея, удрала в проулок, крича:

- Агент идет, опять страховой агент идет!

- Страшный, страшный, страховой, уходи, пока живой!

Монк опешил от неожиданности, а потом догадался - всему виной была его одежда: серое мягкое пальто, малиновое кашне, дорогая шляпа, перчатки... Юноша в растерянности остановился, чувствуя, как из всех окон на него смотрят настороженные глаза. Двор, завешанный выстиранным бельем, заставленный мусорными баками, встретил его молчаливой неприязнью, и Монк ждал, что сейчас мокрые простыни начнут хлестать его по лицу.

В некотором отдалении, возле сарая, из земли торчала труба, из которой бежала вода. Там гремели ведра и тазы - женщины полоскали белье. Возле их ног, . в мутной жиже, детишки пускали кораблики. Монк все еще не решался уйти, придавленный тяжким впечатлением. Он тупо уставился на притихших замученных женщин, похожих на птиц после дальнего перелета, и соображал, что же они сделали такого плохого, что оказались выброшенными на этот деревянный гнилой остров, где из дверной черноты жилищ исходил тяжкий дух слежавшегося тряпья, керосина и жареной рыбы. Вот узкий двухэтажный барак, похожий на крейсер. Куда же плывут его пассажиры, когда он давно потонул в тине безысходности? С болью в сердце он оглядывал печальное зрелище и вдруг в окне второго этажа увидел знакомые белые волосы. "Неужели Льюзи?" - обожгло его. Он решительно шагнул в темный подъезд.

Дверь отворила нечесаная старуха с младенцем на руках.

-Чего тебе? Ты кто? - нелюбезно встретила она гостя.

- Я - страховой агент, - нагло представился Монк. - Дайте пройти.

Старуха стушевалась, молча потеснилась, и Монк прошел в комнату. Посреди небольшой каморки стояла огромная чугунная кровать с ажурными спинками. На ней валялось разное барахло, лежали тарелки с чемто недоеденным и засохшим. В углу стояла кадушка с лимонным деревом и был стул на трех ногах. Из-за дощатой перегородки, где шипели сковородки и чадил примус, вышла... Льюзи. Но что с ней сталось! В каком-то рыжем засаленном халате, грубых чулках и тапках, разношенных до непомерных размеров, она походила скорее на нищенку, чем на ту красавицу, какая была в домике в лесу. Монк даже засомневался, не обознался ли он, и спросил:

- Льюзи, это ты? Ты узнаешь меня?

Старуха, которая все время косила на незваного пришельца злым глазом, почуяла подвох и завопила; - Какого черта! Нету здесь никаких Льюзи.

Ребенок перепугался и зашелся в пронзительном плаче. Женщина взяла его к себе на руки и повернулась к Монку.

- Я не Льюзи, вы меня с кем-то путаете. И вообще, я не знаю вас... Меня зовут Элиза. Уходите.

- Ну как же, Льюзи! В лесу! И еще Сьюзи была... Я случайно увидел в окне... У меня есть деньги, вот, возьми... Нельзя же здесь, вот гак...

- А, так ты из этих! - взвизгнула старуха и заметалась по комнате. Она хватала по очереди все, что попадало ей под руку, но, найдя эти предметы слишком легковесными для столь отвратительного гостя, она наконец вспомнила о стуле.

- Я вот тебе сейчас покажу! Льюзи, Сьюзи... Кобели проклятые!

Монк едва успел увернуться, стул грохнулся о стену и сложил свои деревянные кости на полу. Тут уже надо было ретироваться, потому что на очереди была, наверное, чугунная кровать.

Когда за ним захлопнулась дверь, Монк, стоя на площадке с помятыми деньгами в руке, весь кипел от отчаяния. Теперь-то он не сомневался, что Элиза - это Льюзи. Но почему она так ненавидит его? Даже выслушать не захотела...

Монк обреченно пошел навстречу ступеням и бесконечно долго спускался все ниже и ниже но лестнице, будто она вела в преисподнюю. "Если уж Льюзи не принимает меня с моими благими намерениями, то что тогда говорить про остальных людей", - горестно констатировал Монк.

Едва вышел он во двор, прачки дружно выстрелили в него любопытством. И даже мелюзга перестала возиться в грязи, готовая расплакаться по первому поводу. Монк с жалостью смотрел на их настороженные мордашки. Что станется с ними? Так и состарятся они в этом мрачном дворе, похожем на болото? Интересно, что думают о них в Обществе Совершенствования Человека? Надо будет спросить у Аллиса.

Возвращаться в парк было еще рано, и Монк решил навестить Фалифана. Вместе с другом хотелось разобраться во всем и получить ответ - что же надо делать, чтобы озлобленные и обездоленные люди, которым хочешь помочь, не считали тебя чужим.

Монк долго шел в обратную сторону, затем свернул на горбатую улочку, затерянную на задворках отелей и магазинов. Перемахнув через большую лужу, Монк добрался наконец до нужного крыльца и постучал в неструганую дверь. Долго не открывали, и Монк в отчаянии уже хотел уходить, но в этот момент услышал за дверью знакомую поступь.

Фалифан сначала не узнал друга, а когда разглядел под шляпой знакомое лицо, сделал удивленную гримасу.

- Ого! Если бы мы встретились на улице, ей-богу не признал бы.

Монк, будто чувствуя какую-то вину за собой, молча пожал руку другу и растерянно улыбнулся. Фалифан вернулся в комнату, и пока Монк снимал в передней пальто, он видел, как Фалифан собирает со стола исписанные листки.

- Ну ты и франт! - восхищался Фалифан, завязывая тесемки папки. - До сих пор в себя не приду.

- Я теперь при деньгах, а барахло, считаю, не стоит того, чтобы обращать на него много внимания, - сказал Монк, входя в комнату и приглаживая волосы. - Хотя... ты знаешь, меня сейчас приняли за страховрго агента.

- Похож.

- Серьезно. Захожу в один милый дворик, что на окраине, это в той стороне, где цыганское кладбище...

- Эк куда тебя занесло. Уж не дама ли сердца там у тебя?

- Чуть жизни меня там не лишили.

- Надо думать...

- Нет, это ужасно! - взорвался Монк. - Нельзя спокойно смотреть, как в грязи и зловонии люди гибнут во мраке безысходности. Я... я не могу радоваться, жить спокойно, когда рядом столько несчастных, обездоленных, запуганных... Когда люди в клетках-жилищах теряют все человеческое... Где, где высшая справедливость?