Надежда Первухина - ПРОСНУТЬСЯ ЖИВЫМ

– Нет проблем,- быстро сказал Президент, составляя в уме черновичок экономического договора Россия-Вибути.- Действуйте, э-э… отцы.

Виновник же всего происшедшего выше, а именно Алулу Оа Вамбонга, потянул Степана, а заодно и Викентия отдохнуть на лавочках у знаменитых Чистых прудов.

– Алулу, ты смотри, держи слово,- ворчал Степан.- Просил сутки отгула, сутками и ограничься.

– Степаша, смертный, что ты меня грузишь! Я же Царь, я своему слову верен. Дай оставшиеся полчаса на природу полюбоваться…

– Как будто у вас там природы нет…

– Такой - нет. Чистые пруды, застенчивые ивы… Как целомудренные девы, замерли они у воды… У нас другая природа, Степан.

– По Москве шум идет: мостовые из золота, кругом камней драгоценных немерено… Твои проделки, Царь?

– Почему сразу мои, Викентий? Это же вторжение. Не волнуйся, я явлюсь своим жрецам, и мы уйдем. И ваша Москва станет снова обычной Москвой. Или оставить-таки на мостовых золотишка?

– Не надо. Обойдемся.

– Грустно мне, Степан, - заговорил сам Степан голосом Царя.- Сжился я с тобой. Расставаться тяжело…

– А ты и не расставайся,- предложил Степан голосом Степана.

– Воистину! - возрадовался Алулу.- С тобой и в тебе я пребуду и так отправлюсь на свою родину!

– Степан!!! - схватился за голову Викентий.- Ты что удумал?!

– А че,- усмехнулся хитрый Степан.- Я ведь тоже хочу посмотреть иные страны, затерянные цивилизации… Ты мне, Алулу, девственниц своих покажешь?

– Покажу. Но только покажу. Это государственные девственницы, их нельзя… того.

– Кисло.

– Не кисло. У меня семьсот наложниц и триста жен. Ты это обдумай, Степан…

– Ох, е…

А Викентий смеялся.

Потому что, хоть и походило все это на сказку, добрая была сказка.

И солнце в ней светило, пробиваясь сквозь кисею кленовых листьев.

И не было тоски, хотя Степан, конечно, смоется в это далекое племя.

И неизвестно, когда вернется.

Но ведь вернется же! Не зря же Алулу - бессмертный и никаким каверзам, вроде Надежды Абрикосовой, не подверженный.

И все кончается, кончается, кончается…

Едва качается перрон и фонари…

Хотя, конечно, нету тут никакого перрона.

Фонарь, правда, невдалеке имеется.

И из-за этого самого фонаря, как из волшебной дверцы, идет к скамье, на которой так вольготно расположились Викентий и Степан-Алулу, девушка.

Точнее, две очень похожие девушки и дама, имеющая отдаленное сходство с Вупи Голдберг.

Викентий стискивает кулаки.

Глаза Степана наливаются расплавленным золотом.

Вот и сказке конец.

– Получайте,- устало проговорила Элпфис и подтолкнула к ногам Степана связанных, спеленатых как кукол, Надежду и Озулию.- Это настоящие .

Викентий молчал и не смотрел на Элпфис. На нее смотрел Царь, это ей сейчас важнее.

– Они сделали столько своих копий,- объяснила Царю Элпфис,- что отыскать их, настоящих, было делом трудным. Полковник Базальт уже решил, что нашим Силовым Структурам не справиться. Неупокоенный дух Антоний Негорельский со стыда решил уйти в подвалы баптистской молельни. Вампиры и эльфы хором сказали мне: ты не справишься, ты не сильнее нас! Но я выполнила это. Ты хочешь знать, как я нашла тебе твоих врагов, Царь?

– Нет.- Степан прямо-таки весь сделался золотым. Изнутри. Устрашающее зрелище.- Ты думаешь, о смертная, что они и впрямь могли повредить м н е? Что их жалкие сны и впрямь стали бы единственной на земле явью?

– Нет,- тихо произнесла Элпфис и опустила голову,- теперь вижу, что нет.

– Может быть, тебе нужна награда? Проси, я Царь, я дам.

– Нет, благодарю, я ни в чем не нуждаюсь.- Голос Элпфис звучал холодно, и головы она попрежнему не поднимала.- Я… Ребята из оборотней… Эльфы… Драконы… Все ради тебя срывали пупок, а ты загораешь тут… Награду предлагаешь. Обойдусь. И валил бы ты, о Царь, к своим. Спокойнее б всем было. И жить. И спать.

– Я свалю, - заверил Алулу, ногой Степана тронув Надежду и Озулию, старательно изображающих обмороки.- Ты смелая и глупая, о смертная девушка…

– Я не смертная,- резко бросила Элпфис.- Я же не человек. Я фрагмент. Не видишь?…

Вот тут Викентий на нее посмотрел. Потому что в голосе Элпфис зазвенели совершенно человеческие слезы.

И Царь тоже посмотрел на нее. Потом легко коснулся рукой девичьей щеки, и Викентию показалось, что лицо Элпфис перестало быть таким нечеловечески бледным. Что его озарил вполне милый румянец.

– Ты смертная ,- ласково сказал Царь.- Потому что отныне ты человек. Полностью. И ты ни в чем не зависишь от нее, от второй твоей ипостаси. Ни в жизни. Ни в смерти. Ни в снах, ни в яви.

– А-а…- только и выдавила из себя Элпфис.

– Это не награда, - продолжил Царь.- Это подарок.

– Спа-сибо,- прошептала Элпфис.

– Живи на здоровье, - улыбнулся Царь и перестал золотиться.- Ну что ты лезешь, Степан, дай мне пообщаться с девушкой! Что? А-а… Да, пора.

– Царю пора. И мне тоже,- произнес Степан.- Календарные сутки истекли. Пишите письма, шлите нам мессаги!… К тому же жрецы кругом рыщут, а Президент чуть ли не в истерике от всего этого вторжения… Кешаня! Попрощаемся, что ли! Не забывай своего Гремлина! Это я устроил тебе такое светлое будущее!

– Да уж…

Они обнялись.

– Ч-черт, жмешь как,- хохотнул Викентий.- Медведь!

– А я за себя и за Царя. Алулу тоже тебя обнимает. Лечи, велит, своих болящих, Кешаня! Чего тебе еще, Алулу? А, это верно. Это святое.

И Степан крепко целует в губы притихшую ошеломленную Элпфис.

– Это тоже за двоих,- пояснил он.- Кеша, ты тут без меня не теряйся! Стань, в конце концов, не мальчиком, но мужем!

– Пора, Степан…

И Степан взмахнул руками, словно хотел дирижировать оркестром. Но вместо ожидаемой музыки пришла тишина.

Тишина перед дальней дорогой.

И среди этой тишины больше нет Царя Непопираемой земли Алулу Оа Вамбонга, нет Степана Водоглазова по кличке Гремлин, нет властолюбивой и запутавшейся в собственных желаниях и обманах Надежды Абрикосовой.

И Лупомбомбы Озулии с ее циркониевыми браслетами тоже нет.

И Викентий готов поклясться на чем угодно, что сейчас в Москве нет и следа племени вибути. Ушли жрецы, слоны, девственницы, золотые дороги, самоцветные пирамиды…

Москве просто приснился сон.

Экзотический сон с вполне положительным концом.

Ну и что, что приснился он среди бела дня. Сны сами выбирают, когда и кому им сниться.

Но Викентия это сейчас не волнует. Он так и остался сидеть на скамейке, не считая минут-часов, делая вид, что не замечает, как на краешек тихо подсела Элпфис…

И, возможно, это покажется странным, но Викентий абсолютно спокоен. Он ничего не анализирует, не переосмысливает, не вступает в бесплодный диалог с самим собой по поводу странностей бытия.