Наталия Мазова - Киносъёмки

Наконец Мелиан выдохлась и передала гитару Ариэль.

— Давай теперь ты. Я просто сейчас не способна ни на что серьезное.

— В общем так, — начала Ариэль. — Первую "песню любви" я вам уже пела?

— "Зеркало Галадриэль"? — отозвалась за всех Таллэ. — Пела, но мы можем и еще раз послушать. Это же безумно красиво.

— Потом, — махнула рукой Ариэль. — Так вот, «Зеркало» — это тема любви Арагорна к Арвен. А вторая "песня любви" — это уже любовь Эовин к Арагорну. И эти две мелодии постоянно перекликаются, — глаза Ариэль заблестели. — У Толкиена вся любовь не в словах, а в подвигах. И снимать это надо не словами — только взгляды, только намеки и постоянная перекличка мелодий. Все ведь и без слов понятно. И только в песне вслух можно произнести «люблю». Сейчас я спою вам вторую песню. Я ее еще никому не пела.

Три аккорда — словно три прыжка вверх по лестнице, и голос Ариэль взлетел над призрачным пламенем костра:

Димка Невзоров сидел напротив Ариэль и откровенно ею любовался. Перед ним снова была та Эовин, которая однажды явилась ему в Гондорском зале, и прекраснее которой не было среди людей — разве что среди эльфов. Свет костра отражался в ее глазах, а в голосе слились воедино любовь, отчаяние и безумная надежда…

А Розамунд не смотрела на Ариэль. Она смотрела на Димку, и то, как он смотрел на Ариэль, ей совсем не нравилось. Эх ты, Демиквен, старый раздольский приятель… Всем вам эта Королева мозги набекрень сдвинула. А как последней банкой консервов делился, как к Юрке ревновал — забыл уже?

Таллэ — та вообще ни на кого не смотрела. Губы ее дрожали, повторяя слова песни, а на глазах выступали слезы. Но даже Хелл, ее лучшая подруга, была бессильна прочитать по этим глазам то, что творилось в душе Таллэ.

Одна лишь Мелиан слушала песню без всяких непереводимых ассоциаций. И как только смолкла гитара, она недовольно воскликнула:

— Мелодия потрясающая, но зачем же класть не нее слова из девчоночьих тетрадей! Вот если бы…

— Мелиан, лучше не начинай! — резко оборвала ее Хелл. Сейчас ты еще "За меч Арагорна" вспомнишь абсолютно не к месту…

— Именно из девчоночьих тетрадей, — у Ариэль было лицо человека, уверенного в своей правоте. — Ведь Эовин, хоть и принцесса — простая степная девушка, и чувства ее тоже просты. Этим, кстати, моя песня выгодно отличается от упомянутой здесь "За меч Арагорна". Представить, что Эовин может сказать "Гореньем моим поперхнувшись, попятится тьма", — это, знаете ли… Конечно, это лично мое мнение, — прибавила Ариэль свою знаменитую фразу. — Но ведь и Эовин — это все-таки я.

— Ну, если с таких позиций… — в словах Мелиан чувствовался подтекст: "Если мне нечего возразить, то это совсем не значит, что ты меня убедила."

— Меня другое волнует, — продолжала Ариэль. — По-прежнему нет третьей "песни любви" — Фарамира к Эовин.

— Вообще-то есть, — неожиданно подал голос один из ристанийцев. Ариэль знала о нем только то, что его зовут Джим и он в хороших отношениях с Таллэ и Хелл. — Если хотите, я могу спеть.

— Даже так? — удивленно спросила Ариэль, передавая ему гитару. — Что же это за песня?

— Серенада под стенами Минас-Тирита, — ответил Джим, трогая струны гитары. Только это не я сочинил, а кто-то из девчонок, — добавил он, указывая в сторону "партии серых".

Почти целую минуту гитара звенела одна, словно Джим не решался запеть, боясь спугнуть тихую переливчатую мелодию. Наконец к ней добавились слова, звучавшие так же трепетно и нежно:

Ариэль притихла — она поняла, что песня посвящается лично ей. Не Эовин Ристанийской, а Красе Средиземья, прекрасной Королеве. Неужели это и в самом деле работа девчонок? Да нет, вряд ли они на это способны, хотя и пишут стихи — все, кроме Розамунд. Скорее всего, Джим просто стесняется сказать правду.

Когда песня окончилась, долгое время у костра царило молчание.

— Это замечательно, — наконец сказала Ариэль. — Говорю это и как Эовин, и как помощник режиссера. Ну как, Фарамир, хочешь эту песню в фильм? Если хочешь, то я тебя поддержу.

— Очень хочу! — воскликнул Димка. Розамунд прикусила губу.

— Тогда, Джим, дай Димке списать слова, — весело ввернула Хелл.

— И Нелдору тоже, — добавил Кортинелли. — На всякий случай.

— Заткнись, — вдруг раздался из темноты абсолютно спокойный голос, и Ариэль увидела, как Эленсэнт поднимается с места. Не торопясь она перешагнула через костер, подошла к Лео и влепила ему пощечину.

— Эту песню написала я, — сказала она так же спокойно.

Это не было правдой — автором пени была Таллэ, и это знала вся "партия серых". Но лишь девчонки поняли скрытый смысл происшедшего Эленсэнт сложила свое оружие к ногам Королевы. Однако последствия этого эпизода сказались только через три месяца…

Оскорбленный Лео ушел. А у костра всю ночь не смолкали песни и разговоры, и одиннадцать друзей разошлись только тогда, когда начали гаснуть звезды в небе и между голыми ветвями мэлл засветился серебристо-розовым сиянием холодный декабрьский рассвет.

Со съемок в горах Стэнли вернулся заросший бородой, которую ему немедленно пририсовали на портрете в сарае. Нелдор показал Ариэль отснятый материал, а попутно рассказал свежую историю, как во время драки с волколаками Леголас метко пущенной стрелой расколотил кинокамеру, почему-то не защищенную силовым щитком. Материалом Ариэль осталась довольна, чего нельзя было сказать о выходке Келли.

Меловая роща по-прежнему пребывала в состоянии зимней спячки. Только в «матриархатнике», как окрестила Эленсэнт Маришин «коралл», и в оружейной мастерской кипела работа.

Ариэль теперь редко появлялась на киностудии, бросив почти все свои силы на полноценное выполнение практики. За зиму ей удалось наверстать почти все упущенное осенью, и на «Озе-Мираже» о ней отзывались хорошо. Но четверо пиратов часто замечали, что Ариэль смотрит мимо них, вся поглощенная своими мыслями, и отвечает невпопад. О фильме и съемках она рассказывала мало и неохотно — вот выйдет на экран, сами все увидите, а пока не хочу портить вам удовольствие. Симон, Андрей и Алка воспринимали все это философски, но Ричард с тревогой замечал в Ариэль перемены. Неизвестно, в чем тут было дело, но после межпланетного конкурса красоты в характере Ариэль все чаще проскальзывало что-то, свойственное Наталии Эрратос. Казалось, что девушка изнемогает под гнетом чего-то, весьма напоминающего Кольцо Всевластья. Но сама Ариэль не замечала этого, или не хотела замечать, приписывая все лишь тревоге за судьбу фильма и одной проблеме, казавшейся ей просто неразрешимой. Ведь Толкиен в своей книге не только показывает, но и рассказывает, так что, если, давая объективную картину происходящего, встать над героями, то фильм превращается в набор великолепных, но плохо связанных между собой эпизодов. Нет, рассказ должен вестись от чьего-то лица — но этим лицом не может быть ни один из участников описанных событий… а кто же тогда? Не хотелось ничего привносить, выдумывать, пересекая реальность Средиземья с какой-то иной.