Наталия Мазова - Киносъёмки

— Это тебе за Сенту! Это тебе за Мелиан! Это тебе за Таллэ! А это от меня, последний на закуску, рогоносец! — последний удар пришелся по голове Лео.

— По-моему, ты увлеклась, Хелка, — раздался из кустов довольный голос Таллэ. — Свое он уже получил, а лежачего не бьют.

Она подошла к лежащему Лео и сунула ему в руку поводья Агента.

— Давай выбирайся. Надеюсь, ты не станешь отрицать, что развоплотили тебя в честном бою.

Лео промолчал. Отрицать он этого не мог, а ругаться было бессмысленно.

Издалека доносился шум. Там Элладан и Элрохир помогали спецназговцам добивать орков…

…Целый день харадримы пытались штурмом взять башню. Это было вполне понятно — пока на Амон-Лоине горел костер, не было никаких шансов застать Дол-Амрот врасплох. Но вся их ярость бессильно разбивалась о неприступные стены башни, о которые уже были сломаны два тарана. Тех же, кто пытался вскарабкаться на маяк по стенам, отправляли на тот свет меткие выстрелы девушек.

Особенно отличилась Иорет. Прячась за зубцами и выглядывая из бойниц, она умудрялась быть одновременно везде и за этот многотрудный день записала на свой счет одиннадцать покойников.

К вечеру харадримы отступили, но никого из девушек это не обмануло. С башни было прекрасно видно, что враги стали лагерем за ближайшей горой. Весь вопрос был в том, что последует за этой передышкой — попытка под покровом темноты застать врасплох защитниц башни или что-нибудь похуже.

Сигнальный костер снова ярко пылал. Около него грелись Хель, Талнэ и Иорет. Ланор стояла на часах, напряженно вглядываясь в ночную мглу. Стояла тишина, нарушаемая лишь треском костра, а высоко в небе сквозь разрывы туч проглядывали звезды. В такой обстановке даже самые простые слова казались исполненными некоего таинственного значения, и девушки подсознательно ощущали это — разговор не клеился.

— Я вот думаю, — нарушила молчание Талнэ, — как бы им не пришло в голову поджарить нас в этой башне.

— Чему тут гореть? — отозвалась Ланор, не оборачиваясь. Камень и железо. Еду и топливо я хорошо спрятала, так что горящих стрел нечего опасаться.

— А если они навалят хвороста под стены? — кажется, это спросила Хель.

— Где они найдут столько хвороста? — пренебрежительно махнула рукой Ланор. — Здесь горы, а не лес. А если даже и найдут — наверху нам ничего не страшно. Вот уже пятый день ветер с моря.

— Все равно найдут способ извести, — пессимистически заключила Талнэ. — Они, гады, такие. Как вы думаете, на сколько нам еще хватит стрел?

— Дня на четыре, если не промахиваться, — ответила Хель. Но это если не промахиваться. А потом все равно придется собирать.

— Да, — протянула Иорет, ни к кому специально не обращаясь.

— Вот так и совершаются подвиги, о которых потом никто не поет. Поют о тех, кто на коне скачет навстречу опасности, а не о тех, кто сидит и неторопливо ждет следующего любителя сносить чужие головы. О тех, кто просто делает, что может, на своем месте, петь не принято… Только неправда все это! — она резко вскочила на ноги. — Песню о нас еще услышат в Гондоре! Потому что я, Иорет Гондорская, уже сложила ее, а песни не умирают.

Она схватила лютню и несколько раз энергично ударила по струнам. Гордая и суровая мелодия повисла над башней, но удивительное дело! — где-то в глубине ее был свет, словно робкая надежда в сердцах защитниц маяка. Девушки изумленно повернули к ней головы, и тогда Иорет запела:

И такая сила была в ее голосе, что липкий, ползучий страх, который давно поселился на башне и заставлял руки девушек вздрагивать в самый решающий момент, теперь рассеялся без следа, бежал прочь, как король Ангмара под ударами меча Эовин. И в их глазах ярким блеском отражался свет костра и надежды. Это был дар Иорет — пробуждать песней сердца, и в голосе ее был эльфийский свет и сила людей — ведь в ней смешалась кровь высоких родов Нуменора и эльфов Нолдор…

Когда Иорет кончила песню, на башню опустилась трепетная тишина. Талнэ сидела, откинувшись назад и устремив свой взор в небо, на мелькающую в разрывах туч золотую точку Лоргила.

— А в Итилии сейчас весна, — неожиданно сказала она. — В воздухе пахнет мятой, а по берегам маленькой речки Норили цветет белый шиповник, — она резко ударила ладонью по камням башни.

Девы, неужели когда-нибудь наступит время, когда в Средиземье не будет Мрака?! И не будет совсем-совсем никаких войн? Мы ведь даже не знаем, что это такое — мирное время!

Иорет изумленно взглянула на нее.

— Ты из Итилии? — спросила она. — Но ведь люди покинули Долину Запретов более тридцати лет назад…

— Это так, — Талнэ опустила голову. — Однако мои родители родом оттуда. А я никогда не была в Долине Запретов, но люблю это место, словно прожила там полжизни. Итилия мне по ночам снится… — она снова подняла глаза к звездам и тихонько запела:

Внезапно она оборвала песню на полуслове, и в ее глазах блеснули слезы. Впрочем, через пару минут она вынула из-за пояса флейту и попыталась повторить на ней эту легкую и несмелую, как первый весенний цветок, мелодию.

Увидев флейту в руках Талнэ, Иорет вздрогнула. Эти чуть выступающие скулы… эта привычка при разговоре слегка наклонять голову вправо… И имя Талнэ — его носят многие девушки, чьи предки жили в Имлад-Талнахе… Где были твои глаза, Иорет?

— Талнэ, — окликнула она девушку, и голос ее дрогнул. Откуда у тебя эта флейта?

— Двенадцать лет назад моя старшая сестра ушла из дома куда глаза глядят, — ответила та. — Это случилось после гибели нашего отца. Когда она уходила, она оставила мне в память о себе свою флейту. И вот я храню ее и даже немножко выучилась играть на ней. А почему ты спрашиваешь?

Иорет резко повернулась к девушке, и их взгляды встретились.

— Так вот какая ты выросла, сестра, — медленно сказала она.

— Черный цветок Долины Запретов… Если бы Эрверн, наш отец, был жив, он бы гордился тобой.