Екатерина Тильман - Вторая попытка

Дэн перевел дух. Сенсация — спасибо Игнату! — организована блестяще! Появление журналистов явно застало персонал базы врасплох… "Может быть, — мелькнула мысль, — ситуация разрешится без нашего вмешательства?" Он с трудом отвлекся от маловероятного варианта, заставив себя не расслабляться. Потом взглянул на часы: было двадцать три минуты девятого.

"Где вертолет?! Они уже опаздывают! Неужели что-то случилось?" — с ужасом подумал Дэн, но тут же постарался отогнать мысль о возможной катастрофе: представить, что с Ингой произошло несчастье, было выше его сил… Но тогда что?!

А может, Валерий сбился с курса? Большинство людей даже не представляют себе, как легко заблудиться в небе! Распространенное заблуждение "сверху видно все" на практике нередко оборачивается полной потерей ориентации…

Но Валерий так тщательно и подробно наносил на снимок маршрут! Он точно вычислил магнитный курс, отметил несколько особенно заметных ориентиров, которые позволили бы ему быстро заметить и исправить возможную ошибку…

Дэн снова посмотрел на часы: тридцать пять минут девятого…

Самому себе Гуминский мог признаться честно: чем дальше, тем больше он боялся Евгения. То, что происходило вокруг этого непонятного человека… оно слишком нарушало законы нормальной жизни — и чем дальше, тем сильнее!

Поэтому он даже не особенно удивился, узнав о бегстве Юли. Что-то подобное должно было произойти, висело в воздухе… И не было большого смысла наказывать дежурившего в эту ночь охранника или выяснять, каким образом Евгению удалось обмануть наблюдение — это уже не имело значения.

Но как Евгений сообразил, что бежать с женой ему не следует? Вдвоем их давно бы уже обнаружили — а искать в темном саду чуткую телепатку, да еще наверняка умеющую пользоваться психологической невидимостью…

Как бы там ни было, а Юлю не найдут, пока она окончательно не вымотается от постоянного напряжения. И значит, еще один день потерян… И в запасе остается дня два, не больше…

Гуминский почти физически почувствовал, как безвозвратно утекает время. Еще вчера, когда на альфа-ритм Евгения сработала сигнализация, предназначенная для эсперов, он осознал, что события вот-вот выйдут из-под контроля…

Вообще, прощупывалась интересная закономерность: на каждое проявление насилия над пленником всегда возникал немедленный, хотя и непроизвольный ответ… что же будет дальше? Может, что-то с самого начало пошло не так? Может, следовало вести себя по-другому? Но как «по-другому», если с Евгением решительно невозможно сотрудничать!

…Неожиданно зазвонил телефон. Ну наконец-то! Гуминский снял трубку… но вместо Майзлиса услышал в трубке встревоженный голос Веренкова:

— Дмитрий, у вас неприятности. База рассекречена. Полностью. Более того, к вам едет толпа журналистов… если уже не приехала!

Гуминский задохнулся, не зная, что сказать. Он ожидал всего, но это…

— Ты понял, что я сказал? — настойчиво спросил Веренков, не услышав никакой реакции. — Предупреди охрану, пусть не лезут на стенку! Я подожду…

— Чтоб вас всех!.. — Гуминский наконец обрел дар речи и потянулся ко второму аппарату, но тот вдруг зазвонил прямо в его руке. Понимая, что уже опоздал, он снял трубку и выслушал немногословный, но предельно выразительный доклад Майзлиса.

…Итак, репортеры у ворот базы. И теперь нет никакой надежды найти Юлю — ее просто некому искать, охрана занята на периметрах… И эвакуироваться поздно: их не выпустят с территории…

Майзлис молча ждал указаний, и это молчание было красноречивее любых комментариев. Гуминский понял, что с этой минуты на начальника охраны больше нельзя всерьез рассчитывать: теперь тот шагу не ступит без прямой команды — да и после команды три раза подумает…

— Я все понял, — сухо сказал он в трубку. — Позвони Саре, объясни ситуацию, пусть зайдет ко мне минут через десять. На базу никого не впускать… до особого распоряжения! Все!

Он бросил трубку и, возвращаясь к прерванному разговору, окончательно потерял над собой контроль.

— Какого черта?! — вне себя от злости крикнул он Веренкову. — Ведь ты обещал, что мы можем рассчитывать по крайней мере на три дня!..

— Обещал, — спокойно отозвался тот, и это спокойствие еще больше взбесило Гуминского. — Более того, я понятия не имею, что произошло. Еще вчера вечером они успешно рыли носом ложный объект, все шло по плану… и вдруг пять минут назад мне докладывают, что к базе уже направлена толпа корреспондентов — и называют точное место!

— Откуда они узнали?! — застонал Гуминский.

— Не знаю. Даже версий нет… разве что кто-то из твоих отпускников постарался? Удивительно…

"Как же, отпускников! — подумал про себя Гуминский. — Вот уж кто меньше всего заинтересован в огласке! Нет, посидел бы ты здесь столько же, сколько я — перестал бы удивляться таким вещам! Если человек может исчезнуть из-под постоянного наблюдения…" — он вспомнил Юлю и вдруг с ужасом подумал, что ее вообще может не быть в саду! Но если так, то не она ли привела корреспондентов?.."

— Ладно, какое это имеет теперь значение? — вяло сказал он.

— Ты прав, — согласился Ян. — Теперь уже никакого… Теперь надо думать, что делать дальше!

— Что ты имеешь в виду? — с подозрением, но и с невольной надеждой переспросил шеф.

— Боюсь, что базу придется открыть для прессы — вероятно, уже сегодня. Провести их, показать, что ничего страшного не ней не происходит. А там…

— Об этом не может быть и речи! — решительно ответил Гуминский, с горечью поняв, что от Яна толку не будет…

— Это ты сейчас говоришь, — Веренков был непреклонен, — но через час-другой обстановка вокруг базы должна измениться. Причем гораздо лучше будет, если изменится она по нашей инициативе, а не по прямому приказу сверху…

— Ян, не поднимай панику, прошу тебя! — с раздражением ответил шеф. Может, рассказать им еще и о бесконтактном убийстве?! Чтобы первые полосы газет выглядели поинтересней?..

— Этого не надо делать — пока! Но если ты будешь вести себя, как упрямый идиот…

— Воздержись от определений! — резко перебил Гуминский. — Пока еще ты еще у меня в подчинении!

— Ну, это ненадолго, — усмехнулся Веренков. — Скоро мы будем вполне равноправными, точнее, равнобесправными козлами отпущения. Неужели ты не понимаешь, что поставлено на карту?!

Гуминский промолчал. Он хорошо понимал, что поставлено на карту — вот только разве можно объяснить это Яну? Хотя бы просто объяснить, не говоря о том, чтобы заручиться его поддержкой?

— Вот что, — сказал он наконец, — в ближайшие часы я не смогу никого впустить. А тем более репортеров — здесь будет много такого, чего им вообще не стоило бы видеть…