Станислав Гимадеев - Принцип четности

— Ну что, надумал!? — выкрикнул Клим. — Ствол ко лбу и — в дамки! Или, может, у тебя нет патронов?! Чего молчишь?.. Нету, да?!

— Есть… — выдавил из себя Сергей.

Он не мог отвести взгляда от лица девочки, от ее глаз и этого ножа, так натянувшего тонкую детскую кожу, что казалось — она вот-вот порвется…

Будто ветер внезапно нагнал ворох мыслей. Трудный будет денек… Это только в кино хорошие парни не промахиваются в плохих парней в подобных ситуациях. А в жизни… Что же ты, жизнь? Забавная штука, как ни крути. Значит, для этого меня готовила судьба? Она просто играла со мной? Она предлагала сегодня мне одно испытание за другим… А теперь вот тебе, родной, еще одно! И, кажется — последнее. Неужели, действительно последнее? И прав был Барков? От судьбы не уйдешь, и все уже где-то предрешено? Стало быть, ей, судьбе, виднее…

Мысли прошелестели, словно листья по асфальту, так же молниеносно, как ворвались, выпорхнули прочь, и не осталось от них никакого следа. Осталось лишь лицо девочки перед глазами. Лицо, тоненькая шея и узкая сверкающая полоска стали.

— Ну, коли ты не хочешь, — бросил Клим, бегло озираясь, — тогда мне некогда! Тогда сыграем в рулеточку, да?! Я — ножичком вжик и — туда, а ты пах-пах — и мимо! Ты ж не уверен, что попадешь… Ну, сыграем? На старт…

Он слегка шевельнул правой рукой, сжимающей нож.

— Постой! — воскликнул Сергей, чувствуя, как все сжимается внутри, и земля начинает уходить из под ног.

— Так ты все ж надумал?! — крикнул Клим, облизывая губы и сглатывая. Правильно… Ты ж потом себе не простишь! Отвечай живо: надумал, что ли?!

— Надумал, — произнес Сергей, не слыша собственного голоса.

— Тогда до трех считаю и все! — гаркнул Клим. — Времени в обрез! Сейчас прибегут, мать твою!.. До трех, да?! Понял меня?

— Да, — беззвучно ответил Сергей.

Онемевшей рукой он развернул пистолет к груди.

Ты только ни о чем не думай, прокричал он себе мысленно. Ни о чем! А то не сможешь, не сможешь, не сможешь…

— Раз, — нервно выдохнул Клим. — Два…

Сергей приставил дуло к сердцу. Вот и все, родной, подумал он. Осталось немного… Ну, давай же, давай…

— Ко лбу, я сказал!!! Чтоб гарантия!..

— Да пошел ты!..

— Три!

Он смотрел на девочку, она смотрела на него, и ничего не существовало в мире, кроме этих огромных голубых глаз. Только они, два испуганных детских глаза все разрастались и разрастались, заполняя собой все во Вселенной. И в самый последний момент он вдруг отчетливо вспомнил, где видел недавно и эти глаза, и это белое платьице в кружевах, и эти забавные коротенькие хвостики.

А потом нажал на спуск.

И все исчезло.

Тишина и пустота.

Бескрайние и безбрежные. Абсолютные и бесконечные. Бесконечность и тьма… И ничего больше. Потом неторопливо и робко возникло что-то. Оно появилось оттуда, из глубин тьмы, из высот абсолюта, и стало медленно нарастать. Начало крепнуть и утверждаться, неумолимо нарушая господство небытия. Постепенно это что-то все больше и больше стало походить на звук. И первой стала пропадать тишина, уступая место этому звуку, приближающему, нарастающему и настойчивому. Звук был ритмичный и глуховатый. Пок… Пауза. Пок… Пауза. В какой-то момент звук застыл в своем развитии, перестал усиливаться, заняв надежную и твердую нишу в реальности. Пок… Пок… Пок… И тогда словно по цепной реакции, как по команде стали возвращаться, пробуждаться, всплывать из небытия остальные чувства.

Сначала он ощутил себя слабым, беззащитным и бестелесным комком чувств. Крохотным комочком, висящем в пространстве и хаосе… Потом хаос начал меркнуть, исчезать, растворяться, а комок окреп и стал трансформироваться; и вот он уже почувствовал, что имеет и тело и конечности, осознал, что лежит на чем-то мягком…

Он поднял веки и в первый момент ничего не увидел, только больно резанула по глазам мутно-белая пелена. Он снова закрыл глаза. Затем шевельнул пальцами ног и рук. Прислушался к своим ощущениям. Состояние было такое, будто он очень долго спал, отчего все мышцы пришли в расслабленное состояние. Легкая ломота волнами пробегала по телу.

Какой-то странный сон снился ему, но он никак не мог вспомнить — какой. Очень длинный и жуткий… И очень странный. По-прежнему не открывая глаз, он прислушался.

Было тихо. Из кухни почему-то не доносилось привычных звуков маминых утренних хлопот. Может, ушла куда? Ничего не нарушало тишины, кроме этого монотонного ритма. Пок… Пауза. Пок… Пауза… Он вдруг поймал себя на мысли, что совершенно не помнит вчерашний день. Это еще что за дела, недоуменно подумал он. Вот те раз! Что за фокусы, родной? Гнусный маленький червячок заерзал внутри, и ему стало не по себе. Он потянулся, вытащил руки из-под одеяла и вновь открыл глаза.

Белая пелена постепенно растворилась, превращаясь в облезлый, потрескавшийся, покрытый грязными пятнами потолок. В неизвестный потолок с неизвестной покосившейся люстрой из матового стекла.

Он резко сел на постели.

Все вокруг было белым. Все вокруг было чужим. Белая полузадернутая ширма перед его кроватью, белые стены, белый умывальник в углу небольшой, освещенной дневным светом комнаты. На конце крана одна за другой набухали прозрачные капли и срывались в раковину. Пок… Пауза. Пок…

Сергей вскочил с кровати на прохладный линолеум, отдернул перед собой ширму и тупо стал оглядывать комнату. Здесь, у противоположной стены, стояла еще одна кровать, пустая и заправленная. Всевозможное медицинское оборудование лежало, стояло и висело по разным углам помещения. Белая застекленная входная дверь была плотно прикрыта.

Он ничего не понимал. И ничего не помнил. А противный червяк внутри стал разрастаться в размерах и шевелиться все ощутимее. Сердце вдруг забухало гулко и тяжко. Сергей машинально приложил руку к груди и ощутил что-то под пальцами. Он испуганно глянул на голую грудь и увидел возле левого соска розовый рубец размером с монету.

И тогда он вспомнил. Пелена забвения мгновенно слетела с его памяти, и отчетливо обнажилось все. До мельчайших подробностей. Ему стало жарко и холодно одновременно. Пол начал уплывать из-под ног. Он попятился на подгибающихся ногах и сел обратно в постель.

За окном загрохотал железнодорожный состав. Да, теперь Сергей вспомнил все. И ему стало страшно. В обалдении он таращился на шрам на груди и ничего не соображал. Потрогал лицо и обнаружил щетину примерно трех- или четырехдневной давности. Затем в оцепенении, нерешительно завел левую руку за спину и нащупал там второй рубец, гораздо больше того, что был на груди. Какое-то время, минут пять или больше, Сергей сидел неподвижно, в прострации, устремив взгляд в стену, слушая стук капель, и в такт им монотонно повторял про себя: я жив… Я жив…