Михаил Савеличев - Черный Ферзь

— Бросить все вот так на полпути… Scheiße!

— Так как они выглядят? — спросил Навах.

— Похожи на собак, но с огромной головой и выпученными глазами, — терпеливо в который уже раз повторил Сворден Ферц.

— А может это и есть собаки? Местная разновидность? Собаки-мутанты?

— Они умеют разговаривать, — сказал Кудесник.

— Лаять? — повернулся к нему Планета.

— Разговаривать. По-человечески. Попадаются такие твари, которые могут делать это почти как люди. Иногда они заманивают людей в лес, изображая из себя заблудившегося или раненого.

— Ерунда, — сказал Планета, не давая тягостной тишине ни мгновения на появление. — Местные попугаи. Имитируют человеческую речь, а дикарям кажется, что звери с ними разговаривают. Суеверия!

— Не знаю, что такое суеверия, — вежливо возразил Кудесник, — но предполагаю, что это такое ваше название для несуществующих вещей, в которые верят люди. Эти звери — не суеверие. И то, что они могут говорить, — тоже не суеверие. Не повторять слова за человеком, а говорить как человек.

Голос Кудесника оставался ровным, но птаха на его плече демонстрировала высшую степень раздражения — скакала туда-сюда, выдирала клочки шерсти из одежды, хватала за ухо хозяина, широко разевала клюв и клекотала.

— Новая разумная раса? — спросила Шакти.

— При обнаружении на планете любых следов разумной деятельности следует немедленно эвакуироваться, по возможности уничтожив все следы собственного там пребывания, — процитировал Навах злополучное дополнение к Уставу. — Значит, эвакуация?

— Следов разумной деятельности большеголовых мы еще не обнаружили, — поправил Сворден Ферц. — И вряд ли обнаружим, кроме каких-нибудь нор.

— А может это — они? — вскинула голову Шакти.

— Кто — они? — Планета тяжело посмотрел на нее.

— Ну…

— Они не были собаками, — отрезал Планета.

— Насколько мне помнится, еще ничего не доказано… И вряд ли когда будет доказано, — поправил Навах.

— Эти твари, к тому же, опасны, — сказала Шакти. — Они могут в любой момент напасть на нас…

Кудесник вдруг хохотнул, словно услышал нечто забавное. Птаха присела, растопырила крылья, вытянула шею и широко разинула клюв. Сворден Ферц никогда не видел как смеются птицы, но, наверное, они делают именно так.

— А что вы тогда почувствовали? — поинтересовался Навах у Свордена Ферца.

— Сложно описать… Какой-то очень неясный эмоциональный фон. И злоба, и голод, и желание напасть, и… что-то еще… — Сворден Ферц бессильно защелкал пальцами, но не мог подобрать нужного слова.

— Зависть, — вдруг сказала Шакти. — Когда мы стояли обнявшись, в них вдруг появилась зависть.

— Хм… Может они вам завидовали, — пробурчал Планета.

— Вряд ли. Они ведь звери, они не могли в полной мере оценить эротические отношения представителей чуждой расы.

— Могли или не могли? — Планета живо обернулся к помрачневшему Наваху.

— Я не знаю какого рода эротическим отношениям стали свидетелями гипотетические представители неизвестной разумной расы, — сухо ответил Навах.

Планета требовательно посмотрел на Свордена Ферца.

— Мы стояли… ну, почти обнявшись.

У Свордена Ферца возникло стойкое ощущение, что его помимо воли хотят затащить в какую-то весьма запутанную сеть взаимоотношений между Планетой, Шакти и Навахом. Причем, если Планета делал это почти открыто, Шакти играла на недомолвках и откровенно передергивала, то Навах, изображая из себя нечто вроде уязвленной жертвы, на самом деле прекрасно понимал все ходы своих коллег. На мгновение Свордену Ферцу показалось, что каким-то чудом он перенесся в почти родную атмосферу Адмиралтейства со всеми его интригами, заговорами, временными союзами, полунамеками, подставами и провокациями, цена которым не только завоеванный статус, а сама жизнь.

Спектакль, вот что это. Выездное представление странствующей группы скоморохов, разъезжающих по невидимым фронтам борьбы за спрямление чужих исторических путей, прикрываясь легендой поиском сокровищ давным-давно сгинувшей сверхцивилизации.

Даже Кудесник, кажется, догадался. Ни разу в своей жизни не видевший спектаклей, представлений, концертов, он словно по капле воды узрел не только существование океанов, но и живность, населяющую их глубины. Вон как его птаха заходится.

— Мне нужен полный ноэматический разбор ваших переживаний, — вдруг хлопнул ладонями по голым коленкам Навах. — Сворден, вы ведь владеете феноменологической методикой? Хотя бы по Прусту?

— Что-то такое помню, — неуверенно признался Сворден Ферц.

— Не беспокойтесь, я дам вам подробную инструкцию. А Шакти тогда займется разбором по Гуссерлю-Брентано. Как более подготовленная. У нас ведь будет время? — Навах посмотрел на Планету.

Как оказалось, писать отчет об интроспекции следовало строго от руки — обычным стилом на обычной бумаге. Сворден Ферц покорно принял из рук Наваха то и другое, а вдобавок еще и отпечатанную таким же древним способом брошюру со скучным названием «Методические указания к осуществлению феноменологического Пруст-анализа нетипологических интенциональностей в полевых условиях».

Усевшись под деревом и прислонившись спиной к грубой, морщинистой коре, он полистал методичку. Шакти пристроилась с другой стороны, и Сворден Ферц, продираясь сквозь дебри полевой феноменологии, слышал как она шуршит бумагами, как скрипит по листу отвратительно сваренное стило, как написанное стирается, перечеркивается, вымарывается, а потом скомканный лист отлетает в сторону.

Белое, непаханное пространство лежащей на коленях бумаги пугало. Предстояло заполнить его сотнями слов, тысячами закорючек, запечатлеть в суждениях акты сознания, и даже не сознания, а души — мельчайшие флуктуации нескончаемого потока чувств, переживаний, которые захлестнули так, что заставили преклониться перед лоном, точно алтарем. Можно назвать это как угодно, хоть «анализом нетипологических интенциональностей», но суть не менялась — предстоял тягостный стриптиз души, собственноручное глубокое ментоскопирование, выворачивание Я во имя сомнительного торжества полевой ксенологии.

Нужно сосредоточиться на главном, убеждал он себя. В конце концов, что такого необычного случилось? Такие вещи происходили от века и будут происходить во веки веков, аминь. Мужчина и женщина — что может быть зауряднее? Физическое тяготение тел при общем непротивлении душ. Разумная дань природному инстинкту продления рода в крайне неблагоприятных условиях.

Окажись на месте каштановокудрой красотки с кокетливой родинкой на верхней губе преклонных лет дама, высушенная до костей вредными испарениями внеземных культур, пришлось бы им сейчас двигаться прихотливыми путями похотливых структур сознания, счищая с ноэзиса-ноэмы впечатления мертвую шелуху суждений или торжество ксенологии было бы достигнуто менее жертвенно и не столь откровенно?