Владимир Ильин - Зимой змеи спят

— А вы считаете, что змей надо не преследовать, а гладить по головке и пригревать на груди? — саркастически осведомился Юлов.

Монарх почувствовал отчаяние и неимоверную усталость. Этого и следовало ожидать, подумал он. Мне так и не удалось его переубедить. Остается только один аргумент, и пусть потом в меня кто-нибудь посмеет бросить камень…

— Саша, — сказал он. — Тут есть еще одно «но»… Человек, которого ты встретишь в баре, это твой дед. Ты вот ни разу не задумался над тем, как попал в Службу сразу после университета, да?.. Ты не ведал, что твой интерес к пришельцам и прочей мистике всячески подогревался и поощрялся нами, потому что мы хотели видеть в своих рядах внука заслуженного работника. Но таковы уж причуды нашей профессии, Саша, и с этим следует считаться. Мы действительно можем в любой момент встретить в нашем времени своих дедов и отцов, потому что, работая здесь, в нашем времени, нелегально, они обеспечивали нашу с тобой спокойную жизнь…

Так неужели у тебя поднимется рука стрелять в своего предка?

Юлов криво усмехнулся.

— Что ж, — сказал он, — история помнит немало примеров того, как отец стрелял в сына, а брат — в брата… Если люди сражаются за свои идеалы, то в этом нет ничего удивительного. Есть кое-какие вещи, Сократ Константинович, которые выше кровного родства… До свидания. А за информацию — все равно спасибо!..

Экран видеофона погас. Было без пяти минут одиннадцать.

Сократ Константинович медленно-медленно поднял свою руку и ткнул пальцем в клавишу вызова по внутреннему коммуникатору. Когда ему ответил чей-то молодой бодрый голос, он сказал:

— Костя, есть срочное дело… Возьми-ка штурм-группу и дуй в бар «Даблъю-Си»… это на Хорошевском… да-да, в полном снаряжении… Ты же знаешь Юлова, начальника Внутреннего отдела? Да-да, того самого… У него в этом баре сейчас должна состояться встреча с одним человеком… Так вот, нужно сделать всё, чтобы Юлов не явился на эту встречу, а если это не удастся — то чтобы он не причинил этому человеку вреда. Ты меня понял?.. Если я говорю «всё», это значит — ВСЁ!..

Да, ты прав… Но другого выхода у нас нет… И еще: держи со мной постоянную связь… Да… Желаю удачи.

Сегодня Рувинскому почему-то не работалось. Он уже испробовал все известные ему стимулы, заставляющие сидеть за компьютером, начиная от музыки и кончая мелкими порциями хорошего коньяка через каждые полчаса, но в душе было пусто и темно, голова отказывалась мыслить, и он не раз ловил себя на том, что тупо пялится в картинки-заставки на трехмерном экране монитора.

Причина такого состояния Валерия была очевидна. Она стояла на его рабочем столе в рамочке, один угол которой был перехвачен черной муаровой ленточкой и у подножия которой лежали две гвоздики. Из всех цветов Ружина предпочитала гвоздики. Со дня ее смерти уже прошла неделя, но Рувинскому казалось, что они расстались не далее, как вчера…

Эх, Ружина, Ружа, Ружка-Стружка!.. Несмотря на все твои заскоки и почти религиозный фанатизм, несмотря на исступленную ненависть к этому миру, который, рано или поздно, все равно будет существовать и несмотря на неумение прощать другим, даже самым близким людям, ты все равно была единственным человеком, которому я мог здесь довериться… И вот теперь нет и тебя, и до конца дней своих мне придется нести наказание одиночеством от судьбы. Если бы можно было вернуться в тот вечер, когда ты, подобно есенинской Анне Снегиной «что-то резкое в лицо бросала мне», то всё было бы иначе, и ты наверняка сейчас была бы жива, и мы были бы с тобой вместе, и нам было бы хорошо, даже теперь, после всего случившегося с тобой, мне становится легко и приятно, когда я думаю о тебе, но это проклятая отрезвляющая частица «бы» мешает до конца поверить в то, что ты вовсе не погибла, а жива… Да, в этом-то и заключается весь парадокс, дорогая Ружа: ты работала на организацию, которая стремилась к власти над временем, и вот ты погибла, но по-прежнему нет средства, чтобы обратить ход времени вспять и предотвратить твою смерть, и остается только стиснуть зубы и терпеть, потому что ничего иного все равно не остается!..

Рувинский достал из бара темную пузатую бутылку, налил щедро в стакан и, взглянув на фотографию Ружины, опрокинул в себя коньяк залпом. Когда он ставил стакан на стол, то ему показалось, что уголки рта на лице его возлюбленной расплылись в ободряющей улыбке. Но это, разумеется, была всего лишь иллюзия.

Нельзя слишком долго смотреть на фотографии мертвых людей…

Валерий отвернулся и подошел к окну. Город простирался до самого горизонта. С высоты было видно, как уходят вдаль, постепенно теряясь в перспективе эстакады магниторельса, и как по Москва-реке бодро шурует скоростной глиссер на воздушной подушке, а небо время от времени с приятным и еле слышным свистом рассекают аэры и джамперы, то и дело садясь, подобно стрекозам, на верхушки многогранников зданий… Рувинский смотрел на город, но думал вовсе не о проблемах архитектуры.

О смерти Ружины он узнал совершенно случайно, из сводки новостей, когда камера показала крупным планом ее изрешеченное пулями тело и застывшее, мертвое лицо. В этом плане Рувинскому повезло, потому что иначе он, наверное, ринулся бы разыскивать ее и мог вляпаться в засаду. Судя по сообщению о перестрелке в Марьиной Роще, полицию очень интересовало, почему вдруг скромная сотрудница Информария стала вдруг ни с того, ни с сего стрелять в сотрудника Полицейского управления… Вполне могло быть, что этим делом занималась не только полиция, но и более серьезные организации, и тогда им могло стать известно о Ружине намного больше, а значит, им было бы весьма интересно побеседовать с теми людьми, которые поддерживали с покойной тесное знакомство. Особенно — с ее бывшим любовником… Именно по этой причине Рувинский воздерживался не только от обращений в полицию, но и даже от того, чтобы прийти к Траурной Стене, воздвигнутой еще четверть века назад на месте бывшего Введенского кладбища, куда позавчера замуровали прах Ружины. В этом времени почти никого уже не хоронили: официальная церковь давно сняла свой многовековой запрет на кремацию тел усопших…

За спиной вдруг зазвонил видеофон. Рувинский не поверил своим ушам. Звонить ему сюда могла только Ружина… Неужели кто-то ошибся номером? Или все-таки этим, из полиции, удалось напасть на его след?..

Видеофон продолжал звонить, и пришлось взять себя в руки и ответить на вызов.

На экране появилось лицо человека, которого Рувинский узнал с первого же взгляда. До него донесся из далекого-далекого прошлого голос Ружины: «Этого парня сейчас вовсю ищут местные… За серию убийств»…

— Мне нужен Валерий Рувинский, — сказал между тем парень. Лицо у него было честным и открытым. Такие типы не годятся на роли серийных маньяков в кинобоевиках.