Владимир Ильин - Зимой змеи спят

Мордастый, да и накаченный как полагается, чтобы сдавать проверку по «физо» только с оценкой «отлично». Стоит по школе — одна нога впереди, другая, развернутая под углом в сорок пять градусов, сзади, полусогнута, чтобы обеспечить мах. Волосатые кулачищи наготове повторить удар, и нет сомнения: переборщит майор, не рассчитает замах и силу хука — и запросто убить может. Тем более, такую макаронину, как задержанный хулиган и алкоголик Климов…

Теперь — максимум ужаса и удивления на физиономии, чтобы даже дураку сразу стало ясно, что врешь ты, как первоклассник.

— Что вы, начальник!.. Какой такой Эльф? И понятия не имею, о чем вы…

Ой-ой-ой, только не бейте!..

Это — реакция на вторую зуботычину со стороны майора. Сейчас следует рухнуть на пол, как бы будучи сбитым ударом, и начать ползать, цепляясь за ноги Звягинцева.

Противно, конечно, но надо играть свою роль до самой последней минуты, чтобы майор ничего не заподозрил.

Интересно, будет он меня еще допрашивать насчет Эльфа или в его распоряжении времени маловато?

Звягинцев, словно читая мысли Ставрова, пнул его в грудь, чтобы освободить свои ноги от цепких рук пресмыкающегося перед ним задержанного и достал из кармана брюк нож. Нажал кнопку в рукоятке — тут же выскочило матово блестящее лезвие.

Разумеется, Ставров не поверил в то, что майор настолько глуп, чтобы прирезать его, как барана, но, тем не менее, положение обязывало Георгия заорать благим матом:

— Ты что, нача-альник, офонарел?.. Ты не имеешь права, поял? За что ты меня хочешь замочить, мент проклятый? Я сейчас охрану позову, поял?

Звягинцев ощерился одним углом рта.

— Можешь орать, сколько твоей поганой душе угодно, — сказал он. — Тебя все равно никто не услышит. — («Вот он и подтвердил, что надзиратель на своем посту отсутствует. Значит, действительно собирается убрать меня, но, конечно же, так, чтобы потом никто не заподозрил неестественность моей смерти»). — Снимай рубаху!

— З-зачем? — начиная заикаться, с огромным ужасом в широко распахнутых глазах спросил Ставров.

— Снимай, я сказал!.. Или ножичком тебя пощекотать?

Звягинцев сделал вид, будто собирается кольнуть Ставрова ножом под ребра.

Георгий на четвереньках отскочил к лежаку и, преувеличенно дрожа и то и дело шмыгая носом, принялся снимать рубашку. Он уже знал, что задумал его противник.

Рубаха была сделана из плотной байковой ткани. Достаточно порвать ее на длинные лоскуты, чтобы изготовить некое подобие веревки. А затем — один конец на шею, а другой, уже после удушения, закрепить на решетке, которая закрывает крошечное оконце под потолком камеры — дотянуться до него можно, встав на цыпочки на бетонные нары…

— Быстрее! — скомандовал Звягинцев и угрожающе повел ножом в сторону Ставрова. — Что ты возишься, как сонная муха?

А ведь он прав, время надо экономить, а не то вот-вот вернется дежурный по камерам, ведь не навсегда же майор его отослал куда-то!..

— Ну ладно, — сказал он своим естественным голосом, переставая расстегивать пуговицы на рубашке и поднимаясь на ноги. — Пора заканчивать эту комедию, майор Звягинцев!

Челюсть у начальника отделения отвалилась вниз, но не более, чем на несколько секунд.

— Что-о-о? — протянул Звягинцев. — Что ты сказал, гнида?

— Моя фамилия — Ставров, — сказал Георгий. — Я работаю в отделе по особо тяжким преступлениям управления ФСБ по городу Москве… Мое пребывание в этой камере является частью операции, с целью ликвидации той шайки по сбыту наркотиков, которой вы имеете честь руководить!.. Вчера мы обработали Эльфа, и он нам всё про вас выложил…

Больше Ставров ничего сказать не успел, потому что майор приступил к делу.

Естественно, ему было уже не до того, чтобы пытаться изобразить самоубийство узника шестой камеры. Надо было как можно скорее убрать «эфэсбешника», а потом пуститься в бега и исчезнуть, затеряться на просторах нашей бескрайней Родины!..

Поэтому Звягинцев применил то, что у него было под рукой, а точнее — в руке. Тот самый ножичек, которым он хотел вначале лишь попугать Ставрова да надрезать ткань рубахи для последующего разрыва на лоскуты.

Майор шагнул вперед и отработал прием «Атака безоружного противника с помощью ножа». При этом нож он держал вполне грамотно — возле своего правого бедра, острием вперед, большой палец лежит сверху, со стороны тупой части клинка.

Только профессионалы знают: чтобы убить человека, совсем не обязательно полосовать ему горло, пронзать насквозь сердце или разрезать живот. Достаточно, например, рассечь косым ударом лезвия лучевую артерию, проходящую всего на глубине нескольких миллиметров по внутренней стороне запястья, — и противник примерно через полминуты грохнется в обморок, а еще через пару минут скончается от большой потери крови. Тем же грозит и глубокий порез локтевого и коленного сгибов либо внутренней стороны подмышечной части руки. Во всяком случае, удовольствие, которое испытает раненый, будет ниже среднего…

И, прыгнув вперед, Звягинцев целился достать ножом не живот или горло Ставрову, а его руки, и не кончиком лезвия, а всей режущей частью. Но Георгий ловко увернулся и блокировал опасную руку. Мгновенно захватив кисть, он вывернул ее наружу и одновременно ударил майора ногой в живот. Тот согнулся, но не упал, а только оперся на одно колено. Ударом по руке Звягинцева сверху Ставров сломал своему противнику локтевой сустав, и майор взвыл от дикой боли. Но в ту же секунду его левая рука скользнула под китель и вновь вынырнула, уже сжимая пистолет. Пришлось лишить майора нездоровой тяги к стрельбе, выбив ногой пистолет.

После этого Ставров приподнял Звягинцева, прислонил его к стене и обрушил на него серию коротких, но мощных ударов, самый последний из которых он произвел ногой в грудь, ломая грудную клетку майора. Всё это произошло так быстро, что его противник застыл, словно вбитый ударами в стену, а затем качнулся всей своей расплющенной, окровавленной массой вперед и рухнул лицом на бетонный пол. При этом он даже не попытался выставить руки вперед, чтобы смягчить падение. Он уже не чувствовал боли. Еще до того, как упасть, майор Звягинцев был уже мертв: видимо, обломок ребра повредил его сердце.

Ставров наклонился над трупом и вытащил из кармана связку ключей. Оружие его не интересовало — сейчас оно вряд ли поможет ему, а вот потом может стать неопровержимой уликой против него.

Выскользнув из камеры, Ставров прислушался. Наверху все было тихо. В тесном пространстве, куда выходили двери камер, никого не было. Наверху, на посту дежурного надзирателя, — тоже. Георгий поднялся по лестнице наверх и, отперев дверь-решетку, выскользнул в коридор первого этажа. И тут же, почти нос к носу, столкнулся с одним из бойцов дежурной смены, который зачем-то околачивался под древним стендом под названием «Жизнь нашего отделения», где красовались выцветшие, от руки написанные заметки и мутные, неразборчивые фотографии. Увидев Ставрова, милиционер что-то крикнул через плечо вглубь коридора и тут же проявил свою врожденную тупость, потому что умные люди никогда не станут хватать своего противника не только за горло, но и за другие части тела, ведь от любого захвата можно, при наличии умения, освободиться легко и быстро.