Джо Рудис - Граница

Собак похожих на Фирка в Лихоте не было, откуда он взялся — неизвестно. Словно ветер, гуляющий над ночной Поймой, отяжелев от запаха речной воды и близкой смерти, цветов и трав, сгустился вдруг и воплотился в щенка, скулящего под дверью хибары. При виде вышедшего на звук Жуча, в щенячьем голосе явственно прорезались требовательные нотки. Найденыш был с норовом. Это понравилось Жучу, и он занес гостя в дом. На свету щенок оказался донельзя грязным существом мужского пола. Пришлось снимать со стены лохань и греть воду. При виде этих приготовлений щенок понял, что пробил его последний час, и разразился истошным визгом, который привлек гуляющего неподалеку Клепилу. Глядя, как мокрый и перепачканный Жуч моет отчаянно брыкающегося кобеля, Клепила сказал:

— Хороший пес. Видишь, на задних лапах пятый коготь, значит он может отпугивать нечистую силу. — Отпущенный на свободу, щенок, яростно отряхнулся, окутавшись облаком водяных брызг и, прыгнув, вцепился Клепиле в лодыжку. — Ну, что я говорил, непростая собака, — сказал ведун, отцепляя от себя щенка.

Фирк вырос в могучего пса, словно облепленного густой, свалявшейся шерстью, серой на спине и желто-коричневой на брюхе и боках. Ее не могли прокусить даже свирепые красные муравьи.

Понятно, что никакого хозяйства, огородов там, скотины, и прочих глупостей у Жуча не было, в свободное от боев и походов время он промышлял в Заречье гречишным медом. Фирк стал незаменимым спутником в этом промысле. Он всегда чувствовал близость пчел и давал об этом знать, прижимаясь к ногам Жуча и негромко рыча. Но кроме пчел имелись у Жуча и другие противники. Те же, например, халаши или менкиты, которые тоже были большими ценителями меда. Но Фирк не подвел ни разу. Никто не мог подобраться к Жучу со спины. А в схватках лицом к лицу ему пока везло.

Если же предстоял дальний путь, то Фирк оставлялся у Мелиты, матери Самохи, единственной, чью власть пес, не считая своего хозяина, признавал над собой.

Фирк встретил их у дверей хибары. Бесшумной тенью возникнув из темноты, он боднул косматой головой Жуча, Самоху же удостоил только небрежного шевеления хвостом и степенно потрусил рядом.

Жуч вынес из хибары мешок с дорожными припасами. Подпер палкой дверь и закинул мешок за спину.

В Лихоте, главном городе Поймы, было от силы тысяча дворов. Много раз Лихоту разносили в пух и прах, сжигали дотла и смешивали с грязью, но город снова и снова воскресал на прежнем месте. Со времен последнего разорения еще не прошло и семи лет. Тогда Лихоту смел с лица земли вождь зеритов Бас-тор Великолепный, повелевший, в знак того, что городу здесь не бывать, распахать пепелище и засеять его репой. Таким образом кочевники зериты впервые причастились к радостям земледелия.

Между тем, пока варвары рыскали по окрестностям в поисках семян и размышляли о том с какой стороны подойти к плугу, граничары оправились и, собравшись со всей Поймы, темной ночью налетели на лагерь захватчиков. Зериты бежали, вернувшись к кочевому образу жизни, а первой постройкой возрожденной Лихоты оказался кол, на который грани-чары посадили вождя-просветителя, обеспечив ему тем самым прочное место в пантеоне героев и полубогов зеритского племени и задав работы голосистым зеритским кифаредам на много лет вперед.

Еще в Лихоте была площадь, главная и единственная, в силу чего названия она не имела. Посредине ее, как раз там, где кончил свои дни Бастор Великолепный, теперь был вкопан высокий и толстый, в два обхвата, столб, служивший своеобразным вербовочным Пунктом. Граничар, задумавший какое-либо опасное предприятие, первым делом втыкал в этот столб нож, и садился тут же, неподалеку, в корчме Корнелия Лупы на опрокинутый бочонок. Всякий желающий Присоединиться, втыкал свой нож чуть пониже и шел прямиком в корчму, где и узнавал детали предстоящего приключения.

Жуч и Самоха шли по залитым мертвенным светом взошедшей луны улицам городка, прохожих уже не было, но во многих дворах мелькали огни и слышались голоса, граничары готовились к завтрашнему выступлению. Изредка раздавался скрип калитки и слышался звук выплескиваемых в сточную канаву помоев, туда сразу устремлялись зеленоватые жуки-мусорщики, каждый размером с двухмесячного ягненка; один из них зазевался, и Фирк прихватил его за ногу.

— Брось, — сказал Жуч. Фирк нехотя разжал челюсти, и жук, прихрамывая, пустился наутек.

— Фирка не берешь? — спросил Самоха.

— Нет, — ответил Жуч, — он лесной пес. А там будет много чужих. Да и Мелите с ним спокойней.

Сказать правду, Мелиту напугать было трудно. Тем более, что в ее доме постоянно обитали трое работников, все люди бывалые и умеющие обращаться с оружием. Но Фирку Жуч все же доверял больше. Заречные варвары нередко просачивались, обойдя дозоры и укрепленные хутора, в Лихоту, а Фирк чуял их издалека.

Усадьба Пайды Черного была окружена бревенчатым тыном. Но ворота, как всегда, были не заперты и, при виде этого рассудительный Жуч привычно чертыхнулся:

— Кажется, твоя мать считает себя бессмертной.

Самоха неопределенно хмыкнул и приналег плечом на скрипучую створку. Во дворе, ярко освещенном светом масляных ламп, им навстречу с лаем выскочил белый лохматый пес, но, узнав своих тут же умолк, закружился, виляя хвостом, а потом церемонно обнюхавшись с Фирком, которому не уступал по величине, убежал с ним куда-то за конюшню.

— Привет доблестным граничарам! — с крыльца спустился работник, одноглазый Вильдо.

— Почему ворота не запираешь? — спросил Жуч.

— Хозяйка не велит.

Вильдо был не местный, то ли беглый раб из Архона, то ли моряк из Фетины. А скорее всего успел побывать и тем, и другим. Пайда Черный, видевший его в деле, был уверен, что и Братства Большой дороги не миновал Вильдо в своих скитаниях, слишком ловко он управлялся боевым топором, излюбленным оружием зеленых братцев. Впрочем, в Пойме не было принято лезть человеку в душу. Или ты ему доверяешь, или не доверяешь. Пайда Черный доверял и даже предлагал Вильдо замолвить слово перед стариками, чтоб те вписали его в Кленовую книгу, хранившую поименный список граничар. Это позволило бы Вильдо обзавестись собственным домом, что в Пойме разрешалось только граничарам. Но тот лишь улыбался в ответ:

— Зачем мне это?

— Ну, как зачем! — втолковывал Пайда. — Будет свой дом, приведешь туда жену. Чем плохо?

— Нет, не хочу, — улыбался Вильдо — Может потом, когда-нибудь. А пока мне и так хорошо.

— Где мать? — спросил Самоха.

— Ждет, — ответил Вильдо.

В гостевой комнате на стенах, обшитых гладкооструганными досками, как водится, висело разнообразное вооружение. Ртиульские секиры и пики, украшенные волчьими хвостами, зеритские луки из бычьего рога, широкие кинжалы халашей, обоюдоострые гелатские мечи. Вперемежку с ними висели, заплетенные в косицу, пучки сохнущей травы, лесной и луговой, наполнявшей комнату ароматом, от которого у Самохи, как всегда, заныло в груди. Мелита была известной знахаркой.