Дмитрий Баюшев - Чистый разум

— Информационный поток, — сказал приятный женский голос. — Расшифровке не поддается.

— Правильно, — обрадовался я. — Образ трудно закодировать, тем более расшифровать. А несущая частота зарегистрирована, как помеха.

— Погодите, что это мы стоя? — засуетился Пономарев. — Присаживайтесь, Анатолий Иванович, присаживайтесь, вместе подумаем.

Я сел и начал говорить. Но пономаревская реакция оказалась совершенно неожиданной. По мере моего изложения, сопровождаемого достаточно логичными умозаключениями и выводами, полное невыразительное лицо его скучнело и делалось все более и более брезгливым. Наконец, он прервал меня на полуслове.

— Это уже ни в какие ворота, — сказал он нетерпеливо. — Кому-то снятся фантастические сны, а вы это представляете как факт. Несолидно, Добрынин. Да, с Аркадием Семеновичем случилось несчастье, но это не повод для домыслов. Я доложил в Центр, прибудет компетентная комиссия — им и решать данную проблему. А мы давайте не будем.

Во время его речи я потихоньку закипал.

— И на прощание — маленький совет, — подытожил Пономарев. — Ни с кем больше не делитесь этими вашими… измышлениями. Неумно это. Идите и спокойно работайте.

Все, я дошел до точки кипения, но нашел в себе силы выйти спокойным шагом. Черт возьми, Ильин бы меня понял, по крайней мере не стал бы перебивать в начале рассказа. Он уже, кажется, и сам подбирался к отгадке, только другими путями.

Самое скорое — комиссия будет здесь дня через три-четыре, а это просто катастрофически огромный срок. Теперь, когда настало время принятия быстрых и правильных решений, политика нынешнего руководства могла привести к трагедии. Не радовало меня нынешнее руководство станции…

Кое-как додолбив вахту, я поспешил к Вадиму. Он уже пришел в себя и выглядел вполне прилично. В его однокомнатной квартире царил идеальный порядок, на столе алели оранжерейные тюльпаны, в хрустальном блюде размером со средний тазик горкой лежали фрукты. Вадим просматривал последние новости.

— Садись, — сказал он. — Все как сговорились. То цветочки притащат, то вон плоды. Будто сам не могу сходить.

— Как себя чувствуешь? — осторожно спросил я.

— Как после наркоза. Голова тяжеловатая. Не привык к снотворному.

— Но вообще-то в форме?

— Вполне. Ты по поводу Аркадия Семеновича?

— Не только… Ведь укол-то тебе сделал я.

Вадим без всякого удивления, очень даже спокойно посмотрел мне в глаза.

— Зачем?

— Очевидно, чтобы ты не присутствовал на эксперименте.

— Очевидно? Ничего не понимаю.

Мои заключения он выслушал внимательно, не перебивая.

— Похоже на правду, — сказал Вадим, когда я закончил.

Он вдруг бодренько выскочил из кресла и прошелся по пружинящему ковру.

Остановившись перед фруктами, он приценился, выбрал огромное румяное яблоко и хрустко откусил. Мне страшно захотелось яблока.

— Угощайся, — предложил Вадим, — а то пропадут.

Он был тысячу раз прав. Не пропадать же добру.

Между тем, Вадим расхаживал по комнате, спортивный, собранный, готовый к действию, изредка хмурился, а я наблюдал за ним и машинально хрупал яблоко за яблоком.

— Я думаю, надо с ним связаться, — сказал он наконец. — Надо его предупредить, что человеческий мозг слаб и что на станции уже имеются жертвы. Если он и дальше хочет испытывать наслаждение от общения с нами, то пусть побережет клиентов, а то никого не останется. Нам нужно потянуть время до приезда комиссии. На Пономарева надежда маленькая. Как ты полагаешь?

— Что ж, рискнем, — согласился я. — Но это очень опасно. Уж до чего Ильин сильный психогигиенист, а и то не выдержал.

— Потому и не выдержал, что шел в открытую, — Вадим усмехнулся. — Мы подсунем Черу туповатого клиента, которому плохо и который все время хнычет о помощи.

Туповатого клиента? Который все время хнычет о помощи? Все время. Господи, как я до этого сам не додумался?

— Ты предлагаешь запись?

— Почему бы и нет?

— А сможем? — усомнился я.

— Надо, — уверенно сказал Вадим.

— Нет слов, — я развел руками.

— Просто я вовремя вспомнил свою тяжелую голову.

Этим он как бы даже благодарил меня за ночной визит. Ну что тут скажешь?..

Сразу от входа бросилась в глаза распахнутая дверца аптечки. Уходя, я ее, помнится, закрывал.

На кухне загремела посуда.

Прикрыв аптечный шкаф, я прошел на свою половину и здесь на письменном столе обнаружил злосчастную коробку с мединалом. Рядом лежал пневмопистолет. В коридоре послышались легкие Таины шаги.

— Это глупо, — крикнул я.

Хлопнула дверь. Вот чего мне сейчас не хватало, так это женских капризов. Нет, это надо было пресекать и немедленно. Я направился к Тае.

Она лежала на кровати, отвернувшись к переборке, и никак не отреагировала на мое появление.

— Ты, конечно, уверена, что я это сделал нарочно, — сказал я, плюхаясь в пискнувшее кресло. — А теперь подумай, зачем мне это нужно? Лично мне? Прежде всего — об эксперименте я узнал только сегодня. Далее — Вадим мне симпатичен, как человек. И, наконец, к чему так рисковать? Ведь Вадим мог проснуться, зашуметь. Вот и ты видела, что ночью я шарил в аптечке. Но я-то ничего этого не помню.

— Не валяй дурака, — глухо произнесла Тая.

— Ты — злобный ревнивец.

Такого оборота я, признаться, не ожидал и, не сдержавшись, глуповато хихикнул.

— Ну и что же, что он маленький, — тихо сказала Тая. — Я ведь все равно ниже его. Он очень хороший. А ты — страшный эгоист.

Слушать ее было не то что неприятно, но как-то даже больно. Чувствовалось, что она целый день думала, какой эгоист я и какой хороший человек Вадим Коржиков.

Очень обидно было ее слушать.

— В свое время мы, кажется, договорились сначала понять, а уж потом судить, — сказал я удрученно. — Ты меня даже не хочешь понять.

Тая резко села и уставилась на меня, как на чучело.

— А что тут понимать? Ты мне все время врешь. Да если бы Вадим не… заболел, Аркадий Семенович был бы здоров. Зачем ты ему позволил подключиться к ВИБРу? Ты же прекрасно знал, чем это может закончиться. Что ты тут все время врешь?

— Ты можешь выслушать спокойно? — рявкнул я.

Она сразу нахохлилась. Затаилась.

— Тогда слушай, — продолжал я уже спокойно, задавив в себе внезапную вспышку ярости.

И рассказал о том, что случилось, присовокупив сюда свои выводы.

— А ты не ходил к Аркадию Семеновичу? — спросила Тая упавшим голосом.

— К нему не пускают.

— О боже, какая я дура. Мой бедненький суслик. Иди ко мне…

Было раннее утро. Я проснулся от того, что Тая осторожно перебиралась через меня.

— Не смотри, — попросила она, целуя мою колючую физиономию. — Спи. Мне сегодня пораньше.

Я закрыл глаза и слушал, как Тая, одеваясь, легко бегает по комнате. Тапки она игнорировала. Как-то незаметно я заснул, но, кажется, ненадолго. Разбудило меня острое чувство тревоги. Это было похоже на сигнал о помощи, как будто очень далекая труба печально выводила грустную безнадежную мелодию…