М. Чертанов - Казнить нельзя помиловать

Телефон опять звонил, но я не снял трубку и не взглянул на дисплей. Принял душ, оделся и вышел из дому. Бриться было лень. Пистолет и полупустая пачка «Мальборо» так и лежали в кармане; почти машинально я взял из стола все доллары, какие были. Хотелось посмотреть на обыкновенных, нормальных людей.

Я побрел вниз по Чертановской, рассеянно таращась на всех встречных. Ничего не хочется делать, просто так идти бы и идти, пока не упаду. Скользящие тучи, тусклая багровая полоса между краем леса и краем неба. Остановился, закурил. Никаких патрулей, только мирные граждане с елками наперевес. Решение пришло само собой. Я резко развернулся и зашагал по направлению к метро, на ходу пересчитывая доллары в кармане. На билет до Владивостока, конечно, хватало, но зачем Владивосток? Проще всего в Ленинбург. Можно даже не самолетом, а сверхскорым экспрессом. И просят посадить их в бронированные камеры… Как притворялись, как лгали! Впрочем, и я притворялся – страшной тайны своей не выдал ни словом, ни взглядом. Только моя тайна была всего лишь плодом больного воображения…

В метро стало чуть поспокойнее. Здесь никто меня не пристрелит, а столкнуть человека под поезд не так-то легко, нужна большая толпа или, напротив, совершенно безлюдный перрон; а по будним дням в это время на окраинных станциях не бывает ни особой толпы, ни пустоты. Только близко не подходить к краю платформы. Куда, зачем люди едут? У пожилой женщины на коленях перевязанный веревочкой торт. Парочка обнимается. Люди разговаривают. Кто о чем. Мирные, невинные разговорчики.

– … Паша, неправда, я с ним не целовалась…

– … и кровишша-то из него хлещет – точно свинью резали…

– … селедку под шубой, оливье, и колбасочки порежем…

– … бабуля наша совсем из ума выжила, хотим сдать старую вешалку в дом для…

Куда я все-таки еду – в аэропорт или на вокзал? Поездом дешевле, опять же с «Макаровым» в самолет не пустят. Парень рядом со мной развернул «Советский спорт». Какая боль! Аргентина – Ямайка… Он зашуршал газетой и отодвинулся. Неужели заметно, что у меня в кармане пистолет? Нет, не отодвинулся, показалось. Как, должно быть, бегают у меня глаза! Смотреть в пол, тогда никто ничего не заметит. Надо было газету купить, закрылся ею и сиди спокойно.

– … а ребеночек-то у ней, представь, некрещеный…

– … к стенке бы таких ставил, к стенке…

– … Паша, Пашенька, он все врет, дурак…

– … как дал ему в хлебало – зубы в крошку…

А если сейчас патруль? Причем здесь патруль, мои документы в порядке. Итак, поездом! Если суперэкспресса сегодня нет – поеду «Красной стрелой». Заезжать ли домой за шмотками? А вот это глупо, как приду за вещами, тут-то и… Что это, я с ума схожу. Не хочу, не хочу их видеть. Действительно не хочу или притворяюсь? Ну-ка, зажмурь глаза и представь, как он сейчас садится рядом с тобой на лавку, приветливый, как всегда, касается тебя плечом. Боже, она, вот ее маленькая фигурка, держась за поручень, нависает надо мной. Нет, просто похожа. Народу уже много набилось в вагон. Чьи-то колени в давке коснулись моих колен, и я открыл глаза, вздрогнув всем телом так сильно, что задел соседа справа. Все-таки отодвинулся, это из-за «Макарова». Кажется, у меня жар, нет, озноб. Сейчас бы домой, в постель, чаю с медом… нет, нельзя домой. И просят посадить их в бронированные камеры…

Пересадка на кольцевой. Эскалатор. Я быстро шел вдоль вагонов, глядя сквозь людей и не видя их. Что выстукивают колеса? Тютькин, coiffeur, винт свинтился, грассирующий мужичок что-то страшное делает с железом. Есть за мной «хвост» или нет? Откуда мне знать, я не шпион. Почему не получается спокойно все взвесить и подумать? Уеду – спасусь? Нет, от своей судьбы не убежать в город Самарру…

– … кинул ей две палки – успокоилась…

– … берете обычные коржи и промазываете их…

– … у, жопа нерусская…

– … а Манька Жукова за обер-лейтенантика вышла…

В субботу, пока один из них расправлялся с Олегом, другой спокойно слетал в Питер и прикончил Лизу. Артема сбили этой самой «восьмеркой». Хорошо, но ведь Савельева и Лизу расстреливали из автоматов средь бела дня! Так действовать может только серьезная организация. Какая организация, с какой целью? И к чему эти ненужные сложности, навороты, седой в парике, нелепая беседа в «Перекрестке», дискеты, списки?

Неважно, плевать на их цели. Пойти в ментовку, донести на них, просить защиты? И просят посадить их в бронированные… Нет, я просто скроюсь, исчезну. Пусть только они меня не трогают, и я их не трону.

– … девоньки, девоньки, гляньте, какой перчик…

– … юде швайн, дранг нах остен, цирлих-манирлих…

– … вспорол ей брюхо, а оттуда – черви, черви…

Он меня спрашивал, не уйду ли я куда-нибудь из дома, пока он не вернется. Все верно. Это Марина его вызвала, велела срочно идти убивать Таню. Наверное, вколола ей что-нибудь, потому та и не кричала, когда он ее из окна выбрасывал. Почему просто не пристрелили? Да кто ж их знает… Известно им, что Танька мне звонила, что я ей звонил? Вряд ли: у Холодовых старый дисковый аппарат, номеров не определяет. Как меня одурачили! Кинули, развели. Из-за парочки хладнокровных убийц я чуть не сошел с ума, едва не застрелился, вообразив себя избранником дьявола. Но зачем им все это?!

Против воли всплыло воспоминание, как мы втроем идем ночью мимо прудов, плечом к плечу. Я застонал, как от зубной боли – тетка с кошелками шарахнулась от меня. Почему поезд вдруг остановился в тоннеле? Сейчас будет облава. Сейчас сердце разорвется, и я умру.

И вот мне приснилось, что сердце мое не болит… И вот мне приснилось, что сердце мое не болит, оно колокольчик фарфоровый в желтом Китае… и вот мне приснилось… Ага, поехали. Да что же это? Дернулся вагон и снова встал. Помогите! Помогите, кто-нибудь! Господа, вы звери, господа, равнодушные, благополучные лица. Зачем мне жить, я никому не нужен в целом свете, и мне никто не нужен. В Питере закроюсь в гостиничном номере и буду спать, спать, спать.

Билет взял на поезд, который отходил поздно вечером. Еще оставалась уйма времени. Домой не хотелось, я медленно шел по тротуару в густых, гнетущих сумерках. Как рано темнеет! Ненавижу декабрь. У всех Новый год… Жалость к себе накатила противной волной, накрыла меня. Из чьего-то окна – музыка. Зема поет, старая добрая Зема, старый альбом. И я застыну, выстрелю в спину, выберу мину. Выстрелю в спину, выберу мину, я не нарочно, просто совпало…

Навстречу мне шел ГЕНЕРАЛ. На поводке он вел СОБАКУ. Да настоящие ли они? На мгновение мной овладело желание сделать что-нибудь дикое, нелепое: замяукать генералу прямо в ухо или укусить собаку. Нет, не так: на самом деле мне ничего подобного не хотелось. Я просто примерял на себя сумасшествие…