В. Болдырев - Мир приключений. 1973 год, выпуск 2

— Куда это вы, лейтенант Скирда?

— Хочу вас проводить к этой девушке.

Чувствовалось, что Скирда умирает от любопытства. Наконец, с его точки зрения, появилась в следствии какая-то загадочная личность, а он, непризнанный гений сыска Скирда, должен тащиться в какую-то Сухановку, вместо того чтобы присутствовать на допросе таинственной незнакомки.

— Дорогу к своему кабинету я найду без посторонней помощи. А ты займись тем, что тебе велено.

— Слушаюсь.

Скирда даже крякнул от досады, но, очевидно поняв, что спорить со мной бесполезно, круто повернулся и пошел в дежурку.

Возле своего кабинета я увидел девушку, застывшую в неудобной позе на стуле, стоящем возле дверей.

— Вы ко мне? — спросил я, открывая дверь.

— А кто вы будете? — настороженно спросила она.

В коридоре было темно, и я никак не мог разглядеть ее лица.

— Мне доложили, что вы хотите сообщить что-то по делу Горбушина. Я следователь, который ведет это дело. Моя фамилия Лазарев, зовут Сергей Васильевич.

— Тогда к вам, товарищ Лазарев. — Девушка тяжело вздохнула.

— Проходите, — пропустил ее вперед и, войдя в кабинет, зажег свет.

Теперь я мог как следует рассмотреть ее. В тускло освещенном коридоре она показалась мне старше. На самом деле ей можно было дать лет девятнадцать-двадцать. Ее вполне можно было назвать хорошенькой, если бы лицо не портили заплаканные красные глаза с тяжело набрякшими веками.

— Ну что ж, — как можно приветливей сказал я, — раздевайтесь, садитесь, будем знакомиться. Кто вы и что привело вас ко мне?

Девушка расстегнула пальто, но, так и не сняв его, села на стул.

— Я Клава, Клавдия Брызгалова. — Девушка поправила выбившуюся прядь волос и, с обидой взглянув на меня, сказала: — Вы вот, товарищ Лазарев, собираетесь засудить Мишу…

— Горбушина?

— Да, Горбушина. А Миша ни в чем не виноват. Ну, вот ни капельки. Не мог он этого сделать. Ну никак не мог!

Голос ее звучал уверенно и даже резко; было видно, что она взяла себя в руки и новых слез можно не опасаться.

— Ну хорошо, — сказал я, — а если не он, то кто это сделал?

— А я почем знаю? Но могу вам дать честное комсомольское, что это не Миша.

— У нас есть доказательства, что…

— Какие доказательства? — Клава упрямо поджала губы. — Вот, — она вынула из кармана сложенную в несколько раз газету и кинула ее на стол, — читайте.

Я развернул “Знамя труда” и сразу же увидел заметку, из-за которой поспорил с Песчанским.

— Я читал эту заметку, факты в ней изложены правильно.

— Правильно? — В голосе Клавы послышались гневные нотки. Она выхватила у меня газету и торопливо, как бы боясь, что я ее перебью, прочла: — “17 ноября в тринадцать часов тридцать семь минут на шоссе, ведущем из города в леспромхоз, автолихачом был сбит учитель географии средней школы Леонид Николаевич Карпов. Лихачом, сбившим Карпова, оказался шофер городской автобазы некто Горбушин”.

— Ну и что из этого следует? — спросил я.

Девушка положила газету на стол и, как бы устыдившись своей вспышки, опустила вниз глаза.

— А то, товарищ Лазарев, что Миша никак не мог сбить Карпова в тринадцать тридцать семь, потому что с без четверти час до двух он был у меня. Если не верите, можете спросить у тетки Матрены, она его видела.

— Кто это — тетка Матрена?

— Папина сестра.

— Так.

Меньше всего я ожидал, что разговор пойдет об алиби Горбушина, о котором, кстати, он сам даже не заикнулся. Что это? Сговор или просчет следствия?

— А вы знаете, что Горбушин мне ничего не сказал о том, что он был у вас? Ни единого слова.

— Что он мог сказать? — В голосе Клавы опять послышались слезы. — Что ему теперь говорить-то… Только зря он волнуется, я никуда не пойду жаловаться, и денег мне его не надо…

Наша беседа с Клавой длилась более двух часов. Сбиваясь, то плача, то говоря гневно и обличительно, она рассказала мне следующую историю…

Клава познакомилась с Михаилом в вечерней школе. Постепенно между ними возникло чувство, в котором трудно провести грань между дружбой и первой юношеской любовью. Большинство свободных вечеров Михаил и Клава проводили вместе: ходили в кино, на танцы или в городской сад. Были и первые робкие поцелуи и признания… Но то, что для Михаила, человека мягкого и безвольного, не способного на сильные и глубокие чувства, было лишь увлечением, для Клавы стало ее первой настоящей любовью. Подошло время, и Михаила призвали в армию.

Клава писала ему письма, слала посылки. Между молодыми людьми был уговор, что после демобилизации они поженятся. Но вскоре письма от Михаила перестали приходить. Клава не знала, что думать, ходила в военкомат и даже, поборов девичью гордость, наведалась к матери Михаила. Горбушина приняла ее сухо, сказав, что не вмешивается в личную жизнь сына. Клава ушла с пылающим лицом. А вскоре пришло то памятное письмо, без марки, со штампом “воинское”, которое Клава запомнила наизусть. На листке, вырванном из ученической тетради, было написано несколько слов. Но что это были за слова:

“Клава, с этого дня мы с тобой чужие. Я ничего не намерен тебе объяснять, а тем более слушать твои объяснения. Михаил”.

Как выяснилось в дальнейшем, незадолго до этого Михаил получил письмо от Клавиной подруги Тамары Сысоевой, в котором она писала, что Клава забыла Горбушина и “гуляет” теперь с Володькой Казаковым, известным в городе красавцем-киномехаником.

Время шло. Клава закончила десятилетку, пробовала поступить в заочный институт, но не прошла по конкурсу. С завода, где она работала, Клава уволилась и переехала из общежития к отцу, лесничему леспромхоза. Зарплата в леспромхозе была выше, и Клава устроилась учетчицей. К тому времени Михаил вернулся из армии, но прежние взаимоотношения между молодыми людьми не восстановились. Несколько раз они встречались в леспромхозе и в городе, но Михаил проходил мимо, даже не здороваясь.

Клава решила окончательно забыть о нем. Решила, но не смогла. Вскоре до нее дошли слухи, что Михаил женился на Тамаре Сысоевой, ее школьной подруге. Тогда еще Клава не знала, что именно Тамарино письмо послужило причиной для их разрыва.

Горбушин получил в армии специальность шофера и теперь на своем грузовике часто приезжал в леспромхоз. Однажды, когда Клава возвращалась с работы — дом ее отца был расположен невдалеке от леспромхоза, — около нее на шоссе остановилась тяжело груженная машина Михаила.

— Садись, подвезу, — не здороваясь, распахнул дверь Горбушин.

— Спасибо, как-нибудь сама доберусь, — гордо отказалась Клава.

— Садись, садись, чего там, что было, то прошло. Я на тебя не сержусь.

— А за что это ты на меня можешь сердиться? — Клава чуть не задохнулась от гнева.