Владислав Крапивин - Голубятня на желтой поляне

— Ну, я и говорю, мы все: дедушка, ты, я, Листик…

— Я думал, твой дедушка только скрипичный мастер, а он на все руки…

— Да не так уж и трудно было. По готовым-то чертежам… И главное — все материалы на месте оказались!

— Вот это — самое большое чудо… — вздохнул Гелька.

— Что — чудо?

— Что вагон оказался на месте. Приходим, а он будто никуда не уезжал. Даже колёса к рельсам, как раньше, приржавелые…

Янка задумчиво сказал:

— Я бы, наверно, решил, что всё приснилось, если бы не вторая куртка. Одна на мне, а другая — в вагоне на гвоздике. Будто не снимали. Я даже испугался. Помнишь?

— Нет, я не помню, что ты испугался. У меня у самого тогда мозги набок… Но я обрадовался. Думаю: вот хорошо, что Ерёмины чертежи теперь в двух экземплярах.

Янка тихо улыбнулся:

— И дневник Глеба. Как будто нам подарок: и тебе, и мне — пожалуйста… Гелька, ты все листы прочитал?

— Конечно. Не один раз…

— Я тоже. А стихи даже наизусть помню… Гелька, а ты говорил, что он стихов не писал…

— Я же тогда не знал ещё… Да это и не его стихи, Янка. Он же просто вспоминает старую песню.

— Не вспоминает, а придумывает. Ты прочитай внимательно.

— Я внимательно…

— Ну, ещё раз. Давай я тебе покажу.

— У меня же его дневник не с собой…

— У меня с собой. Пожалуйста! — Янка вытащил из сумки пачку потрёпанных листов. — Давай сядем… — Он продрался сквозь дикий укроп к лавочке в кирпичной нише. Гелька за ним.

В укропе прятался похожий на колючие рыбьи плавники зуболист. Гелька чертыхнулся и вскинул ноги на скамью. Янка тоже. Теперь они сидели друг к другу лицом, прислоняясь лопатками к боковым стенкам ниши. Ниша была узкая, сидеть пришлось в такой тесноте, что Гелька увидел у своего носа Янкино коричневое колено с розовыми проплешинками на месте отвалившихся коросточек. На колено упал откуда-то красный жук-пожарник. На его спинке чернел узор, похожий на человечье лицо. Вернее, на маску. Гелька сердито сдул жука, он вспомнил неподвижную маску Клоуна.

«Геля Травушкин, подари искорку…»

Янка вдруг сказал с улыбкой:

— Мы тут похожи на двух заговорщиков…

— Ага… Или на узников, которых сейчас замуруют в стене, — хмуро сказал Гелька. Кирпичи были прохладные, и он передёрнул плечами.

Янка серьёзно возразил:

— Мы не дадимся.

— Янка… А если Клоун всё ещё охотится? Если отберёт у Васьки искорку?

— Как же отберёт? Он не может без согласия.

— Ну, выманит.

— У Васьки-то? Васька не дурак.

— Да, пожалуй, — согласился Гелька.

Васька в самом деле был не дурак. За две недели жизни он прочитал кучу книжек и все учебники для первого класса. Выучил английский язык и физику по программе радиотехникума. Недаром директорша Клара Егоровна разрешила ему ходить сразу во второй класс. Но по натуре он оказался не слишком воспитанным и к тому же чересчур самостоятельным для своего возраста. Было в нём что-то от папы Ерёмы в молодости.

«Но это и хорошо. Искорку он не отдаст», — подумал Гелька. И сказал Янке:

— Я вот что придумал: надо найти ту барабанную палочку, от которой развалился Гребец. Наверно, она там и лежит в кустах. Пускай Васька носит её с собой.

— Найдём, конечно, — согласился Янка. — Сейчас и сходим. Только сперва я тебе прочитаю Глеба… Вот слушай.

Глеб писал:

«…А больше всего я люблю вспоминать летний поход после четвёртого класса. Даже не сам поход, а привал на поляне в берёзовом лесу. Были уже сумерки, и стволы в них светились, как обмазанные фосфором.

Я помню круг брезентовых палаток, а в центре круга трескучий костёрчик. И песню, которая появилась неизвестно откуда. Хорошая такая, немного печальная песня. Мотив я хорошо запомнил, навсегда, а слова — еле-еле. Только несколько строчек. Но не хочется мне, чтобы песня исчезла из памяти, и вот я понемногу придумал свои слова…»

Янка прочитал это негромко и раздельно. Глянул из-за листа на Гельку. Гелька виновато сказал:

— Да… А я как-то не обратил внимания. Думал, просто песня… А правда, хорошая?

Янка кивнул. И зашевелил губами. Он читал еле слышно, для себя, но в Гельке слова песни всё равно отдавались со звоном. Он знал их наизусть:

Янка перестал двигать губами, и Гелька понял, что он думает о барабанщике Юрке. Гелька сказал:

— Сегодня полезем на крышу? Вдруг будет сигнал…

Янка облизнул губы и как-то жалобно шевельнул бровями. Промолчал.

— Янка…

— А? — будто очнулся он. — Полезем, конечно…

— Янка… А что такое будёновка?

— Шапка такая военная…

— Я знаю, что шапка. А какая?

— Ну, вроде старинного шлема. Глеб же рассказывал… Не помнишь разве?

«Не помню, — вздохнул про себя Гелька. — Это, наверно, без меня. Когда я обиделся и ушёл…»

Янка понял. Он торопливо сказал:

— Сейчас нарисую.

Он зашарил по нагрудным карманам. На разноцветных форменных рубашках — жёлтой у Янки и сиреневой у Гельки — карманы делились продольными швами на узкие чехольчики. Как газыри на старинных черкесках. Это была новая школьная мода. В трубчатые футлярчики удобно было совать карандашики, ручки, круглые микрокалькуляторы. А также палочки-леденцы в блестящих фантиках и стеклянные трубочки для стрельбы сухими ягодами… Янка нащупал синий фломастер, пристроил на коленях пачку бумаги и на обороте печатного листа сделал быстрый рисунок. Показал Гельке. На картинке была остроконечная шапка с козырьком и длинными ушами. С большой звездой, затушёванной синими штрихами.

— Ну, я так и думал, — сказал Гелька. — Я вспомнил…

Дома Гелька взял с полки растрёпанные листы с записями Глеба, Устроился на подоконнике и снова прочитал про поход и про костёр на привале. А потом и песню. Это была даже не песня, а целая поэма или баллада. Конечно, Глеб сочинил её длиннее той, что пели у костра.