Виталий Забирко - Рай под колпаком

Я помедлил с ответом, закрыл инструкцию и только после этого повернулся. Глаза у девушки были красивые, лучистые. Притягательные. Но где-то в глубине глаз таилось сострадание. Как у Моны Лизы.

— Лично вы мне глубоко симпатичны, — произнес я ровным голосом.

— Вот и хорошо, — улыбнулась она. — Тогда, может быть, вы покончите со своим затворничеством?

— Это каким же образом?

— Вы не согласились бы поработать здесь?

— Зачем? — вскинул я брови.

— Я вижу, вы хорошо разбираетесь в электронной аппаратуре, — сказала она. — Универмагу нужен администратор, который помогал бы людям выбрать нужный товар. Например, модификаций той же цифровой видеокамеры насчитывается около двадцати: стационарные, переносные, для подводных съемок, мини-камеры… Вы будете рекомендовать клиентам аппаратуру для их конкретных целей.

— Вы меня не поняли, — поморщился я. Я спросил: зачем я должен работать?

— Как — зачем? — искренне удивилась она. — А как можно не работать? Деятельность человека — основа его существования. Смысл жизни.

Не знаю, что за мораль привили пришельцы «новообращенным самаритянам», но стержнем в ней, похоже, на генетическом уровне являлась неукоснительная обязанность работать. Работать, как дышать, — я видел это в глазах и у Толика Вахрушева, и у Нюры, и даже у Верунчика с Афонёй.

— Скажите, я похож на дебила? — напрямую спросил я.

— Зачем вы так… — стушевалась она.

— А затем, что дебил не замечает разницы между собой и нормальным человеком и искренне радуется, когда его хвалят и гладят по голове. Но есть еще одна категория людей между дебилом и нормальным человеком — умственно отсталые. Вот они понимают свою ущербность, и им очень не нравится, когда на них смотрят с участием и пытаются погладить по голове.

— Вы все трактуете неправильно, — категорически не согласилась она. — Ваш комплекс неполноценности зиждется на ложных предпосылках. Я здесь работаю администратором и предлагаю вам такую же должность. Так чем я лучше вас или вы хуже меня? — Да?

Я посмотрел ей в глаза, и она их не отвела. Очень красивые у нее были глаза, серые, бездонные — в них хотелось утонуть.

— Тогда скажите, как вы ко мне относитесь?

— К вам? Обыкновенно, как и к любому другому человеку.

Ни тени фальши не было ни в ее словах, ни в ее глазах.

— А как к мужчине?

И вот тогда что-то дрогнуло в глубине ее глаз. Она покраснела и отвела взгляд.

— А это здесь при чем?.. — тихо спросила она.

Сердце у меня ухнуло в бездонную пустоту, и на душе стало безмерно тоскливо. В ее глазах я прочитал то, что буду теперь постоянно видеть в глазах всех женщин «новообращенных». Даже Нюра, некогда мечтавшая выйти за меня замуж, в «новообращенной» ипостаси никогда не посмотрит на меня как на нормального мужчину.

— При том, девочка… — тяжело вздохнул я и направился к выходу.

Никогда раньше не задумывался над смыслом жизни — есть ли он, нет ли, и в чем заключается лично мой. Но сейчас я почувствовал себя так, будто его утратил.

Пока я подбирал аппаратуру, Бескровный времени даром не терял. Побывав в универмаге, Валентин Сергеевич облачился в охотничью безрукавку с многочисленными кармашками, надел защитного цвета панаму и теперь утрамбовывал в багажник «Жигулей» большой оранжевый тюк.

— Что это? — сумрачно поинтересовался я.

— Надувная лодка… — кряхтя, выдавил Бескровный.

— Зачем?

— О! Вы не знаете, какой я заядлый рыбак! Такая лодка — мечта моей жизни! Только с надувной лодки можно хорошую щуку взять… А какие я спиннинги приобрел, какие блесны! Про запас по пять штук на все случаи жизни.

Да, это по-нашенски. Если что-то брать, то обязательно про запас. Не внедри пришельцы в сознание «новообращенных» аскетизм, все полки в универмаге опустели бы в мгновение ока. Причем без давки и драк не обошлось бы.

— У вас же катер есть… — попытался я пристыдить его. Я и в нормальное время не принимал вещизм.

— Какой еще катер?

— На даче у причала стоит. Вы же сами, наверное, при проектировании поместья заказали.

— Не путайте меня с Хемингуэем! — с апломбом заявил писатель. — Это морская рыбалка с катера хороша, а на щуку нужно ходить на резиновой лодке.

— А как насчет запрета рыбной ловли? — продолжал я. Будто бес в меня вселился нотации читать или заразился высокой моралью от прелестной «новообращенной самаритяночки» в универмаге. — Весна, нерест сейчас…

Бескровный прекратил трамбовать лодку и настороженно посмотрел на меня. Но спросил чисто по-нашенски:

— Вы думаете, рыбнадзор сохранился? Я тяжело вздохнул.

— Вряд ли… Скорее всего, упразднена и милиция. — Тут я вспомнил гибэдэдэшника на околице города и взял свои слова обратно. — Разве что одного милиционера, и то исключительно ради нас, оставили. У них ведь все на сознательности, честности базируется.

— Тогда не морочьте мне голову! — отрезал Бескровный. — К совести он моей взывает… Когда все совестливые, должен быть хоть один бессовестный.

И именно в этот момент мое сознание обдало морозным холодом. Тело охватила слабость, ноги стали ватными. Я поставил сумку на асфальт и присел на ступеньки.

Бескровный наконец-таки запихнул тюк с резиновой лодкой в багажник и захлопнул крышку.

— Валентин Сергеевич, — тихо сказал я, — о чем мы с вами спорим? Бред какой-то… Мир катится в тартарары, а мы судачим о рыбной ловле, о рыбнадзоре…

Лицо писателя посуровело, он исподлобья посмотрел на меня.

— Это какой мир вы имеете в виду? — жестко спросил он. — Наш, конкретный, в котором мы с вами жили? А его уже нет — мы с вами живем совершенно в другом Холмовске, и возврата к прошлому не будет. Или вы имеете в виду мир за пределами купола? А что вы, лично, можете сделать, чтобы предотвратить ядерную катастрофу? Что?! Вы уж, Артем, извините, но я скажу как рядовой обыватель, в свое время переживший истерию преддверия атомной войны во время Карибского кризиса. Вы что, думаете, тогда все бросали свои дела и прятались по бомбоубежищам? Ничего подобного — продолжали жить, работать, рожать детей, потому что НИЧТО ОТ НАС НЕ ЗАВИСИТ! Не мы будем решать, нажимать или нет кнопку «Пуск». И поэтому я хочу просто жить и наслаждаться жизнью. Сколько бы ее ни осталось.

Он как-то неуверенно, почти заискивающе улыбнулся, лицо его разгладилось.

— Относитесь к жизни проще, — сказал он, — не надо быть фаталистом. Жизнь у нас одна… Поехали.

Я встал, поднял сумку.

— Поехали.

Прав был Бескровный, ничего от нас не зависело. Хоть головой о стену купола бейся, ничего не изменишь. Но становиться на позицию обывателя — будь что будет — я не собирался. Не могу предотвратить вторжение, не в моих силах отменить начало ядерного конфликта, но выяснить, кто такие пришельцы и какие цели они преследуют, обязан. В конце концов, я человек, а не безропотное животное, и совесть у меня есть. И душа болит.