Сергей Лексутов - Полночный путь

— А можа кони в тепле переночуют? А то мы давно идем — притомились…

Хозяин помотал головой, сказал:

— Там княжьи кони, перекладные, для княжьей гоньбы…

Шарап спросил равнодушно:

— А на Москве кто сидит? Князь, аль воевода?

— А на Киеве кто сидел? — язвительно вопросил хозяин постоялого двора.

Шарап пожал плечами, проговорил без обиды:

— Ясное дело, коли Киев с землями оказался в Галицко-Волынских владеньях, кто ж там мог сидеть? Воевода и сидел. Князь Роман наездами бывал, но жил подолгу. Отчего-то нравился ему Киев…

— Теперь, значит, и на Киеве, и в Волынской земле Рюрик сидит… — задумчиво проговорил хозяин постоялого двора. — А вы, стало быть, не ужились с Рюриком?

— Ага, стало быть, мы беженцы! — весело встрял Звяга. — Хорош болтать, иди снедь готовь, мы в тепле хотим отоспаться, две ночи с малыми на морозе спали. Я гляжу, у тебя нынче пусто…

Хозяин торопливо пошел в избу. Укрыв спины коней попонами, старшие тоже пошли в избу. Мать Батуты вовсю распоряжалась в просторной горнице. Шарап сразу заметил неприметного мужичка, сидящего на лавке возле уголка длинного стола. Чем-то злобненьким веяло от вроде бы заурядного лица, будто предостерегающее рычание собаки, лежащей у печки. Не показывая виду, что встревожен, Шарап скинул шубу на лавку возле двери, прошел к столу, сказал приветливо:

— Будь здрав, мил человек…

Мужичонка медленно склонил голову, промолчав в ответ. Шарап, корча из себя приветливого весельчака, оживленно сказал:

— Меня Шарапом кличут, а тебя как прозывают?

Мужичок помолчал, потом все же сказал:

— А меня Выдрой прозвали…

Звяга вдруг поднялся, и, накинув шубу, вышел во двор. Стряпуха с поварни принесла кружки с горячим медом, все оживились. Пока грелись с дороги медом, бабы натащили полный стол снеди. Шарап принялся за горячие, наваристые щи, когда вернулся Звяга, сел рядом, принялся прихлебывать еще не остывший мед из своей кружки, прикрываясь кружкой, тихо проговорил:

— Нигде ни саней, ни верхового коня. Да и кто ж зимой путешествует верхами?..

Шарап раздумчиво протянул:

— Можа лазутчик Рюриков?..

— Хорошо бы… — обронил Звяга. — Только чую я, не лазутчик это… Чай сам тать… Поди, ватага у них маленькая, а купцы большими обозами ходят; на нас нацеливаются. Щас если не исчезнет, а завалится спать, значит, простой путник…

Батута, отогревшийся и от того оживший, встрял:

— Об чем шепчетесь? Будто тати…

Шарап проворчал, умеряя до самой малости свой густой голос:

— Мы то уже не тати, а почитай мирные купцы, так что, за нами тати уже начали охотиться…

Батута вскинулся, рука его дернулась к мечу, Звяга предостерегающе ухватил его руку под столом, сжал, Шарап продолжал, не торопясь хлебая щи, между ложками:

— Мужичка видел? Когда мы вошли, он уже тут сидел?

— Ну, сидел… — недоумевающе протянул Батута.

— А на дворе ни саней, ни лошади верховой нету, а человечек явно не работник тутошний…Ну, соображай?..

— Доглядчик татей лесных? — Батута едва сдержал горестный вздох.

— Ты тихо! — предостерегающе зашипел Звяга. — Сделаем вид, будто ни о чем не догадываемся…

— А для чего?

— А для того, — выговорил Шарап, — дневать здесь будем, купеческий обоз будем ждать…

— А если прямо тут, на постоялом дворе попытаются нас ограбить?

Шарап ухмыльнулся, свысока глянув на Батуту:

— Эх, ты, лучший мастер киевский, а таких мелочей не ведаешь… Ты видел, что кругом глушь, до ближайшего селения верст двадцать будет…

— Ну и что?.. — недоумевающе пробормотал Батута.

— А то! В доле с татями хозяин! Не будут они на нас тут нападать, поджидать будут где-нибудь впереди.

Батута все еще на что-то надеялся, протянул нерешительно:

— Может это просто смерд из ближайшего селения? Припозднился…

Шарап покосился на Батуту, выговорил, будто малому несмышленышу:

— Сказано тебе, до ближайшего селения верст двадцать… И стал бы смерд зимой топать двадцать верст пешком; наверняка лошадку бы запряг…

Хозяин вертелся вокруг стола, и все приговаривал:

— Кушайте, кушайте, гости дорогие. Постояльцам завсегда рады. А чего кольчуги-то не сняли? У нас тут спокойно…

Шарап протянул:

— Щас наедимся, согреемся, да и поснимаем кольчуги-то. Куда торопиться? Мы ж привычные; все лето на киевских заборолах кольчуг не снимали…

Два работника внесли огромный жбан, хозяин сам, суетясь выше меры, вытащил пробку, принялся разливать, да не по кружкам, а по ковшам — по горнице, перебивая все запахи, потянулся медовый аромат. Шарап со Звягой понимающе переглянулись, но ковши приняли, Батута, было, принялся отнекиваться, но Звяга под столом наступил ему на ногу. Ни о чем не подозревающий тугодумный Ярец уже выхлебал весь ковш, молодецки крякнул, рявкнул на всю горницу:

— Добрый мед! Давно такого не пивал!

Шарап, краем глаза следивший за Выдрой, вдруг заметил, что тот исчез. Протягивая хозяину ковш, Шарап глянул из-за плеча на дверь, Выдра, — ну, истинно выдра! — уже выскальзывал за дверь, держа полушубок в охапке. Хозяин наливал в ковш мед, но Шарап вдруг перевернул его, рявкнул:

— Хорош пировать! — схватив хозяина за проем меховой безрукавки, Шарап притянул его к себе, и грозно прорычал: — Што, тать побежал к сообщникам про нас доносить? Ты в доле? Здесь на нас не нападут?

Хозяин заверещал:

— Побойся Бога, нехристь! Да нешто я без креста, невинные души губить…

Шарап поднес к его носу кулачище, сказал веско:

— Я вот этим кулаком быка с ног сшибаю, так што станет с твоей цыплячьей шеей, если я по ней щас со всего маху двину?

Заворожено глядя на костистый кулачище, с характерными мозолями на указательном и большом перстах от рукояти меча, хозяин возопил:

— В четырех верстах будут поджидать! Я не в доле! Только за то, чтоб постоялый двор мой не спалили!

Чтобы дожать хозяина, Звяга примирительно проговорил:

— Шарап, может, не надо его убивать? Похоже, не соврал…

Шарап упрямо сдвинул брови, проворчал:

— А мне сдается, што врет, как сивый мерин… И засада сидит не в четырех верстах, а в двух, или трех…

— Не вру! Вот те крест! — и хозяин принялся истово креститься.

Шарап принялся медленно отводить кулачище, будто примериваясь заехать хозяину по загривку, при этом задумчиво говоря:

— Сдается мне, что ты вовсе и не крещен, коли так поспешно именем Христа клянешься…

— Вот! Вот крест! — хозяин рванул рубаху на груди, достал позеленевший медный крест с ладонь размером.

Шарап ухмыльнулся:

— Гляди-ка, какой крест навесил… Думаешь, твой Бог простит тебя за твои душегубства, коли такую тяжесть на шее носишь?

Хозяин, видя что немедленной расправы может и не последовать, плаксиво проныл: