Сергей Лексутов - Полночный путь

Воевода радушно пригласил:

— Прошу к столу…

По случаю жаркого вечера, стол был накрыт во дворе, под двумя раскидистыми яблонями. Все чинно расселись. Прислуживали за столом шесть женщин; одной было лет примерно столько же, сколько воеводе, другие — помоложе, а одна и совсем девчонка, лет пятнадцати. Пока женщины наливали вино в высокие половецкие кубки, Серик спросил шепотом у бывалого Шарапа:

— А чего это у него служанок столько?

Шарап так же шепотом ответил:

— А это не служанки — это его жены. Казанцы ж поголовно многобожники, у них многоженство. Мне дед рассказывал, еще при его деде, многие русичи, што побогаче, имели по две-три жены…

Серик недоверчиво поглядел на Шарапа, — не шутит ли? — но тот был серьезен. Воевода поднял кубок, провозгласил:

— Я пью этот кубок сладкого фряжского вина за моих гостей, русских купцов! Да пошлют нам боги радость сходиться за столом, а не на бранных сечах!

Ответный тост говорил Горчак; долго что-то выписывал, будто узоры на рубахе воеводы. Серик половины не понял, о чем речь, но воевода остался доволен. После третьего кубка, воевода решил, что пора и половить рыбку в мутной воде, он осторожно спросил:

— А не везет ли уважаемый Горчак чего-нибудь запретного?

Горчак поднял брови, удивленно спросил:

— С каких это пор воеводы спрашивают, чем купец торгует?

Воевода медленно, с намеком в голосе, сказал:

— Видишь ли, уважаемый, ты с касогами не торгуешь, не знаешь, а наши князья уже лет сто держат запрет на торговлю оружием. Нет, ножи и топоры продавать можно, наконечники для стрел и рогатин, но сабли, кольчуги — ни-ни…

Горчак кашлянул, опустил голову пониже, отпил из кубка, спросил:

— И что же, обратно везти?

Глаза воеводы радостно блеснули, он весело сказал:

— Зачем везти? Я куплю! Хорошую цену дам…

Горчак медленно выговорил:

— Ты купца, Хромого Казарина знаешь?

Воевода помедлил, сказал:

— Кто ж Казарина не знает?.. Богатейший купец в Казани…

— Как думаешь, если он шепнет пару слов князю насчет воеводы Туркана, долго еще тут просидит оный воевода?

Воевода посерел, даже щеки его как-то разом опали, будто бычий пузырь проткнули. Он схватил кубок, залпом опорожнил, спросил хриплым полушепотом:

— Так это что, русские и казанские купцы одно дело затеяли?!

Горчак медленно выговорил:

— Зачем я иду по Самарке — о том тебе знать не положено. Знай только: Хромой Казарин в доле. Да и князь ваш об этом деле знает, как и наш, князь Роман.

Дальше застолье скисло; хозяин пил мало, видимо боясь сболтнуть что-то лишнее. А Горчак то и дело взглядывал на него нарочито многозначительно. Так что, в сумерках поднялись из-за стола, раскланялись, и отправились на ладью. Когда вышли из ворот, Серик спросил Горчака:

— А чего это воевода так скис?

Горчак пренебрежительно хмыкнул:

— Слыхал? Князья казанские уже сотню лет запрет на продажу оружия касогам держат?

— Ну и што? — Серик непонимающе смотрел на Горчака.

— Через воеводу этот запрет вовсю нарушается, вот и сидит тут эдакий Соловей-разбойник… Тут бы поискать неприметного купчика… Не наше это дело! — оборвал себя Горчак. — То дело князей казанских.

Навстречу шел припозднившийся житель; судя по добротной одежонке — небедный ремесленник. Горчак остановил его, учтиво обратившись:

— Послушай, уважаемый… — тот остановился, выжидательно поглядел на Горчака, а тот достал две половецкие серебрушки, подкинул на ладони, спросил: — Далеко ли вверх по Самарке казанские поселения тянутся?

Мужик заворожено следил за монетками, подлетающими вверх-вниз на ладони Горчака. Видно было, что внутри него идет какая-то борьба; видимо между страхом нарушить запрет воеводы, и желанием получить дармовое серебро? Наконец, любовь к серебру победила страх перед воеводой, и он, воровато оглянувшись вокруг, проговорил:

— Я в тех местах не был, но люди сказывают, в трехстах верстах вверх по Самарке стоит последний городок. Дальше вовсе дикие места тянутся.

— И кто в тех диких местах проживает, касоги?

— Не-е… Касоги кочуют южнее, в степях. А там леса. Ну, не шибко дремучие, но особо там не покочуешь. Лесной народец там живет; сами себя они называют башкирами… Мирные, незлобивые люди, охотятся на зверя всякого, бортничают. Мед из тех мест — страсть как сладок и вкусен!

Горчак протянул ему монетки, житель быстро схватил их, и сунул за пазуху, еще раз воровато оглянувшись. После чего заторопился к воротам. Страж уже закрыл одну створку, и нетерпеливо поглядывал на него, держась за вторую.

Горчак сошел на берег, быстро разделся, и с блаженным стоном рухнул в воду у самого берега, лежал, раскинув руки и ноги. Серик тоже разделся, и улегся рядом с Горчаком в теплую, парную воду. Горчак сказал:

— Ну вот, начало пути нам известно; на триста верст вверх по Самарке все легко и просто. В этом последнем городке купим коней, и отмерим ровно тридцать дней пути на восход.

— Мы ж хотели купить коней у касогов?.. — заикнулся Серик.

— Хотели… Дак што с того? Касожские кони мелковаты, нести человека в полном доспехе они долго не могут, а казанские — в самый раз…

— Горчак, а почему касогов касогами зовут?

— А почему вятичей зовут вятичами? На касожском языке, слово касог то и означает, что всадник. Лошадиные люди, стало быть… А што? Резонно, они ж только лошадьми и живут… — Горчак зевнул, проговорил: — Придется стражу стоять… Не доверяю я этому борову… Хитрова-ан… Ох, хитрова-ан…

Они вылезли из воды, забрались в ладью. Шарап и Звяга уже вовсю храпели на лавках. Горчак растянулся на лавке, а Серик с тяжким вздохом, надел подкольчужную рубаху, кольчугу, повесил меч на пояс, и с луком в руках сел на переднюю лавку; здесь его неожиданно никак не возьмешь, даже если кто сумеет подкрасться совсем неслышно. С кормы сидеть вовсе глупо, можно совсем бесшумно подплыть под водой. Ночь опустилась жаркая, ни ветерка, даже с воды не тянуло прохладой. Стеганая из льняной пряжи подкольчужная рубаха быстро напитывалась потом. Серик подумал, что неплохо бы купить германский панцирь, чтобы в жару не надевать подкольчужную рубаху. Нет, зимой русский доспех — самое то. Даже без шубы поверх кольчуги, никакой мороз не прошибает. Но вот летом…

Он чутко прислушивался, но в казанском граде даже собаки не брехали; видать лень было в такую жару. Думать и отвлекаться на всякие мечты Серику не хотелось; тревожно было как-то на душе, страшненьким веяло от нелепой жирной туши воеводы, на вид, казалось бы, такой безобидной…

Горчак зашевелился, поднялся с лавки, проворчал:

— За полночь перевалило — а никакой свежести… — и зазвенел кольчугой.

Серик спросил, вылезая из кольчуги: