Константин Брендючков - Последний ангел

Потом ему подумалось, как по утрам будит ее магнитофон и как вечерами мурлыкает он ей нехитрые песенки кошки Чебурашки, записанные им когда-то, а днем нет-нет да и раздастся голос жены… «Вот это тактичнее было бы изъять», — спохватился Олег Петрович, вспомнив, что реплики случались всякие, иные и не для посторонних ушей. «Ну да ничего, не придаст значения, сама была замужем, тоже, поди, говаривала разное, — утешил он себя. — Эх, не померещилось бы ей что-нибудь перед телевизором, как мне, может, стоило бы предупредить ее? Хотя, причем тут телевизор, если у меня в мозгах что-то не так защелкнулись! Вот уж, действительно, нечего на зеркало пенять…»

И только под самый конец стало ему представляться, что ведь ночами Афина Павловна спит в его кровати, что спит она в какой-нибудь самой легонькой сорочке, а может, вообще безо всего…

«Да и одна ли еще она спит?» — пришло ему в голову, и после этого сам он стал спать неспокойно в своем одиночном номере гостиницы и частенько ворочался на скрипучей и провисшей панцирной сетке. Ему вспомнилось, как зачастили молодые инженеры завода в конструкторское бюро, когда в нем появилась Афина Паллада, как косились они в сторону ее кульмана, как табунились вокруг нее на разных собраниях и вечерах. Но среди всех этих претендентов, по мнению Олега Петровича, не было никого, кто был бы ей под стать. Проживая в одной из комнат кварт тиры Ивана Семеновича, она, разумеется, не могла привести кого-то к себе, а вот теперь… «И вот теперь ей вольготно, никто не увидит, никто не узнает, недаром она так охотно поселилась у меня, — заключил Олег Петрович, но тут же и одернул себя: — А мне-то что до этого! Не жена она мне и вообще не пара, мы существуем даже как бы в разных плоскостях, которым не пересечься. Она вольна располагать собой, как ей заблагорассудится, а мне, старому дураку, даже и думать о чем-либо таком глупо и стыдно…»

Вернулся Олег Петрович в выходной с утренним поездом, но к дому добрался только около десяти и, стесняясь воспользоваться ключом, позвонил. Афина Павловна открыла не сразу. В халатике, с заспанными глазами и помятым лицом она выглядела совсем не так ослепительно, как обычно, и несколько тонких морщинок предательски обнаруживали, что она не так уж и молода.

— Не предупредили и застали врасплох, — проговорила она, — у меня тут не прибрано. Вы раздевайтесь и будьте как дома, а я, извините, пройду в спальню и приведу себя в должный вид.

Олег Петрович, сняв полушубок, задвинул чемодан на антресоли и огляделся. Большая комната за его отсутствие будто уменьшилась. На столе вперемешку с книгами и журналами мод покоилась неубранная посуда, книги валялись также на серванте, на диване находились какая-то шкатулка, щетка, и со стула свисал длинный перекрученный женский чулок. Второго почему-то нигде не было, зато в углу прямо на пол была брошена простыня, скомканная и не очень свежая. На столе у дивана стоял ангел — вместо торшера, надо полагать, — на тумбочке, на телевизоре, на подоконнике, — всюду валялись шпильки, расчески, разнообразные баночки и пузырьки, а из-под стола хищно разинула пасть хозяйственная сумка с заглотанной полбуханкой черного хлеба, тут же приютились перчатки и электрический утюг.

«А я еще пожалел, что не сообщил ей о „лентяйке“ и тряпках! Она, поди, даже к венику ни разу не прикасалась», — усмехнулся Олег Петрович и пошел на кухню готовить завтрак. Он сварил кофе, сделал яичницу, прежде чем Афина Павловна вышла, из спальни во всем сиянии искусно реставрированной юности. Ничего не скажешь, это у нее было выполнено артистически.

— Я вас немножко задержала… Что это вы читаете?

— Вспоминаю сопромат.

— А-а, это, как видите, новейшее издание руководства по сопромату. Мне вздумалось сравнить его подробно с трудом Ивана Семеновича. Ну, с тем самым, который у него провалили в свое время и из-за которого Погорельский на рожон полез.

За завтраком Афина Павловна перечислила заводские новости, из которых главными были сообщения о полученном долгожданном координатно-расточном станке, о приеме в бюро двух молодых инженеров и о том, что Погорельский отбыл свое наказание и его почти сразу же откомандировали в Москву на курсы переподготовки. Это пришлось очень кстати, иначе ему первое время было бы неловко работать у нас после отсидки. Олег Петрович, в свою очередь, рассказал о поездке, об Уфе, а потом осторожно спросил, не случилось ли за время его отсутствия чего-нибудь странного.

— В бюро?

— Нет, здесь, в квартире.

— Что вы, собственно, имеете в виду?

— Ну, нет так нет.

— Нет, вы уж говорите, раз начали. — «Наверное, опасается, что соседи чудили», — подумала Афина Павловна.

— Соседи тут ни при чем, — механически откликнулся Олег Петрович и запнулся, заметив, что собеседница взглянула на него как-то ошарашенно. Вы что?

— Я? Я, кажется, ничего не сказала. А вы что?

— Да и я ничего особенного не сказал.

— Но вы что-то имели в виду, не зря же вы спросили о странностях. Впрочем, я не настаиваю, можете не продолжать.

— А-ах, вздор! Мне почему-то странные сны здесь снились последнее время.

— Уж не полагаете ли вы, что они мне передались?

— Я же говорю, что зря затронул это. Не подумайте, что я и в самом деле суеверен.

— Не так давно мне тоже приснился странный сон. Только не здесь, хотя именно об этом месте. По-моему, я вам даже говорила что-то об этом перед вашим отъездом?

— Начинали, но уклонились, не рассказали.

— Мне снилось, что я пришла к вам на именины вот в эту самую комнату. Представляете? И все это происходило так реально, удивительно отчетливо. Вот все эти вещи, мебель и вы приснились, как наяву. Я будто бы хотела танцевать, а вы усадили меня играть в шахматы. Мы даже выпили с вами.

— Нет, это не я, а вы усадили меня играть в шахматы.

— Правда, я ошиблась… А вы откуда знаете, что мне снилось?

— И вы с блеском выиграли у меня две партии, а теперь морочите мне голову, списывая на сон то, что было на самом деле.

— Тоже верно, выиграла.

Вид у Афины Павловны был такой растерянный, что Олег Петрович растерялся: «То ли она чокнутая, то ли кокетничает так оригинально?» Он прошел в спальню, достал из письменного стола мундштук с дарственной надписью и положил перед гостьей на стол.

— Вам не знакома эта вещь из вашего сна?

Потом он разыскал недопитую бутылку коньяку и поставил рядом с мундштуком:

— А этот напиток вы принесли или мне бог подал?

— Слу-ушайте! — с изумлением протянула Афина Павловна. — В вашей квартире, действительно, место нечисто! Выходит, это был не сон? То-то я утром недосчиталась у себя пятнадцати рублей…

Афина Павловна помолчала, проверяя впечатление, и перешла на другой тон: