Константин Брендючков - Последний ангел

И в самом деле, не прошло и десяти минут, как она подкралась и, приколов поверх его чертежа бумажку, обронила:

— Вам надо хорошенько взвесить исходные данные. — И отошла. На листе было написано: «Что за возмутительная манера отлынивать! Тут пример антиобщественного поступка, а вы норовите в кусты спрятаться!»

Олег Петрович написал коротко и исчерпывающе: «Я не пушка, стреляйте сами».

Зрение у Афины Павловны было отличным, она разобрала ответ со своего места, сразу же подошла и приписала: «Вы просто трус», — а вслух добавила:

— А как вам понравится такой вариант?

— Он, если хотите знать, может быть истолкован различно, — при этом Олег Петрович добавил на бумажке: «Ничто человеческое мне не чуждо, но бояться мне покамест нечего, а влезать в чужие оглобли нет никакой охоты». Дальше переписка шла так:

— Вот этот разрез у вас попросту безграмотен. «Я вас ценила гораздо выше».

— Да нет, вы сами путаетесь в элементарных вещах. — «Не прибегайте к затасканным приемам. Я не ребенок, не подначивайте, ничего не добьетесь».

Со стороны можно было подумать, что два инженера обсуждают сугубо технический вопрос. На них никто даже не оглянулся.

— А вы все-таки вдумайтесь, куда приведет ваша схема. Вдруг да я преследую еще какие-то особые цели; не прогадайте!

— Будьте уверены, параметры не подведут. — «Слушайте, Афина, перестаньте вымогать: если вы настырны, то и я упрям. Конец, не мешайте работать».

Афина Павловна в сердцах сорвала листок, скомкала и бросила в корзинку. Больше она к Олегу Петровичу не подходила, перестала с ним разговаривать обиделась, что ли. Пройдет, поздоровается и шуршит сзади. Ей его хорошо видно, наблюдай хоть целый день, а ему к ней как присмотреться? А тут еще начали опять увиваться за Афиной Павловной разные ухажеры. То и дело подходит к ней то один, то другой, будто по делу, а Олег Петрович улавливает и разные «кавалерские» разговорчики вполголоса и игривый смешок. С ним она так не смеялась. Олег Петрович взял да и поставил на лоток своей доски карманное зеркальце, считая, что этим выполнял свое намерение «придирчиво» наблюдать за Афиной.

Видно ее стало хорошо, но ничего примечательного он заметить не успел, а вот Афина Павловна обнаружила его уловку очень скоро — ох уж и зрение же у нее! Поймав его взгляд в зеркальце, она подошла, сунула зеркальце в карман своего халатика и прошипела:

— Как не стыдно! Будто гимназистик чеховский.

Олега Петровича как кипятком ошпарило, надо же так вляпаться в его-то годы! Он с досадой швырнул циркуль на стоящий сбоку столик, вышел на лестницу и стал мерить площадку шагами, пока не выкурил папироску, а потом тихо пробрался к своему кульману. Зеркальце Афина Павловна так и не отдала, но на другой день, проходя мимо, промолвила вполголоса:

— Хватит уж переживать-то.

Хватит, конечно, но чувствовал себя Олег Петрович неловко и, чтобы сгладить отношения, как он объяснил себе, к концу работы пригласил Афину Павловну в кино. Она согласилась неожиданно просто.

А перед началом сеанса они прошли к старой части поселка, начинавшейся сразу за железнодорожным переездом. Там был старинный липовый парк с кустами жасмина и с танцплощадкой, куда в погожие дни издавна тянулась поселковая молодежь. Правда, сейчас было еще не время, снег уже стаял и на асфальте и на дорожках, но еще залежался в кустах, и было прохладно — в легоньких платьях не щегольнешь и мороженого не захочешь.

А все-таки и сейчас здесь было хорошо и по-весеннему радостно. В кронах лип, еще не зазеленевших, оживленно возились и что-то свое азартно обсуждали грачи, над рекой у парка стремительно проносились прилетевшие ласточки-береговушки, то взмывавшие высоко в незадымленное небо, то скользящие над самой рекой, только что не задевая ее крыльями, и воздух здесь был совсем не тот, что у завода, в нем хранился запах снега и реки, в нем был парок просыпающейся земли.

Олегу Петровичу нравился этот парк и эта часть поселка, еще удержавшего остатки исконно русского, старинного, но уже сменившего булыжник на асфальт и все больше вытеснявшего домишки чуть ли не дореволюционной поры современными удобными и благоустроенными, но такими безликими многоэтажными зданиями.

Говорили они с Афиной Павловной о разном — больше о заводских делах и о его поездке, о знакомых. О неудаче Ивана Семеновича она больше не заикалась.

Его и самого подмывало вмешаться в это дело — не путем анонимок, конечно, а личным влиянием, как во ВНИИГПЭ — исправить несправедливость. Помимо всего прочего его побуждало к этому желание проверить еще раз на посторонних свое влияние; на знакомых ему каким-то странным образом это заметно удавалось. Даже упрямая Афина Павловна, сдавая свои позиции в одном техническом споре, однажды проворчала с досадой: «Не знаю, чем вы умеете убеждать, Олег Петрович. И доводы у вас иной раз уж не очень убедительные, но с вами соглашаешься, почему-то веришь…»

Так оно и было, но в данном случае он не решился на проверку, побоялся, не навредить бы здесь еще больше.

Происшествия реальной жизни чуть не вытеснили из головы Олега Петровича впечатления странных видений и снов, но он все-таки спохватился, что подходит время, когда эти странности могут повториться. Хорошо, что прошлый раз он пометил в своем календаре листок того дня, когда ему вторично приснились космические странники. Придя с работы, он убедился, что двадцать семь дней назад он написал на листке: «Гибель Фаэтона».

«Значит, сегодня уже можно что-то ожидать. Что же это будет? размышлял он, заканчивая свой скромный ужин. — Покажут во сне третью серию космического фильма или пожалует гость из телевизора?»

Ему подумалось, что теперь, после полетов человека в космос, «космические» сны могут сниться не только ему, что в этом можно усмотреть некую причинность, но чем объяснить видения наяву? Олег Петрович убрал посуду, закурил. Он решил, что стоит попробовать посидеть перед телевизором, включенным на пустой канал. «Сон придет или нет, а пока подождем». Рассудив так, он устроился в кресле поудобнее и уставился на освещенный, но пустой экран.

«Интересно, за кого меня сочли бы знакомые, если бы застали за таким бесцельным созерцанием? Скорее всего именно за „помешанного“», — усмехнулся он и стал представлять, кто и как это выразил бы соответственно своему характеру. Когда, очередь дошла до Афины Павловны, он подумал, что та, наверное, и сама не отказалась бы принять участие в его эксперименте и подосадовал, что это не пришло в голову раньше, — сидели бы сейчас рядом, разговаривали, было бы не так скучно.

«Хотя нет, — отбросил он эту мысль, — она являлась бы лишним фактором, который не следует пока вводить в опыт. Ведь когда что-то произошло с ней, меня никакая странность не коснулась».