Михаил Белозеров - Железные паруса

— Когда кажется, надо креститься.

— А ведь точно, убить тебя не могло, — вдруг осенило старика, — тебя и собачку. Как я не догадался.

— Ну и что? — спросил Он, ничего не понимая.

— В следующий раз буду умнее…

Многозначительность старик казалась смешной, балаганной.

Хитрюля, подумал Он, делает хитрый вид или на самом деле что-то скрывает.

— Следующего раза может и не быть, — заметил Он не так уверенно.

— Точно, может и не быть, — легко согласился старик, словно задумываясь над чем-то.

Что-то в нем было от скомороха или сморчка.

— Не знаю, почему я с тобой вожусь, — сказал Он, намеренно не отзывая пса, — шлепнуть что ли, и дело с концом. Безопаснее будет.

— Так уж и шлепнешь! — возразил старик, все еще обыгрывая что-то внутри себя — разномастность решений, что ли?

— Верно, не шлепну, но намять бока следует. А?

— Ну уж это твое дело.

— Старый козел! — выругался Он.

— Ошибся я, ошибся! Потом уже понял.

Все-таки был он горьким пьяницей, потому что лицо у него напоминало вяленую картошку, и только глаза, сидящие глубоко и цепко, были непонятно собранными, словно отдельно от лица решали свою задачу и совершенно не вязались ни самой ситуацией, ни с разговором, и это настораживало и делало старика неясным и опасным.

— Ладно, черт с тобой, забирай свою берданку, — сказал Он, — некогда мне с тобой возиться.

Можно было уходить туда, где тебя совсем не ждут, где втройне опасно, где можно сложить голову ни за что ни про что — за любопытство, за глупость, за неумение.

— … я ведь знаю, куда ты навострил лыжи, — сказал старик и вытянул из-за пазухи бутылку.

— Пока, папаша, — сказал Он, надевая рукавицу.

— Зря туда метишь, — сказал старик, присасываясь к горлышку.

Щетина на тощей шее пришла в движение.

— Не хочешь? — спросил, болезненно морщась, словно проглатывая касторку.

Жидкость в бутылке была маслянистой и густой.

Он проверил, как скользят лыжи.

— Глупо погибнешь, — заметил старик, наблюдая за ним, и снова приложился к бутылке.

— Почему? — осведомился Он, принимая информацию с тайной хитростью.

И тут старик не выдержал и обиделся.

— Ничего ты не понимаешь, — сказал он веско, загоняя пробку в горлышко и поднимая ружье, — совершенно ничего. Гнилое ваше поколение. Нахватались верхов, знания ни на грош, и думаете, что все понимаете.

— А ты? — спросил Он.

За горизонтом протяжно булькнуло, и шорох ракеты пронесся над головами. Африканец прижал уши и заворчал.

— Я здесь посторонний. Мне уж немного осталось, — ответил старик, даже не делая паузы и не реагируя на шелест.

Ответил и заткнулся, чтобы упереться взглядом в снег.

— Ну и понимай на здоровье, — ответил Он и сделал шаг в сторону.

Где-то вдали его ждала Великая Тайна.

— Темный ты, как и все, — добавился старик вслед.

И Он понял, что его специально злят.

— Не темней тебя, — сказал Он.

— А-а-а-а!!! — только и прохрипел старик досадливо.

Он сделал еще шаг.

— Падамелон я!.. Падамелон!.. — заявил старик.

— Какое мне дело, — не притормаживая, возразил Он.

Можно было придумывать все, что угодно, махать руками и плакаться, но никогда не выбраться из человеческих суждений.

— … но мне сгодишься, — добавил старик, вытирая слезящиеся глаза и крякая от досады, — больше ждать некого…

— Кого ж ты ждешь? — Приостановился Он.

Снежная пустыня манила в путь.

— Вот те!.. — Старик многозначительно махнул на город, — выстрелов боятся, потому что из другого теста сделаны. А ты из чего? — снова спросил он.

— А это мы легко узнаем, — заверил Он старика.

— Верю, верю… — поспешил старик, — и замашки хулиганские, то есть человеческие, ну да ладно, чего не бывает… А теперь смотри, ты думаешь, я с тобой шучу, — и старик поднял ружье, расправил плечи и выстрелил по камышу. Даже не выстрелил, а черт знает, что сделал — словно провел кистью по плоскости, по бумаге, — без прицеливания, на авось, словно сплюнул через губу.

На конце ствола возник розовый шар, словно нехотя поотделился и вдруг понесся над озером, разгоняя холодное пространство, и срезал заснеженные верхушки камыша. Точнее, издали это выглядело совсем не так, как вблизи, ибо показалось, что шар просто впитывал в себя кустики вместе с шапками снега, в воздухе остался голубоватый морозный туман, а потом ветерок донес запах серы.

— Все это отвлечение, — сказал старик торжественно и воззрился на него взглядом, в котором была смесь занудства и величайшей скорби.

— Подумаешь, — возразил Он.

Мало ли что можно было увидеть в этой жизни. Шорох все еще таял в лесу. Он ничему не хотел удивляться. Это стало его правилом. Может быть, даже защитой. Он не знал.

— Но я же говорил, говорил и объяснял, — они дематериализовались еще до того, как вылетела плазма. Понял?

— Нет, — сознался Он, — не понял.

— Нет того камыша, — сказал старик. — Деревья повыше — есть, а кустов и камыша нет! Понял?

— Не понял, — сказал Он и едва не усомнился, взглянув на камыш.

— Камыш — это граница, но только для «них», и для тебя, если ты видишь. Ты ведь видишь?

— Вижу, — согласился Он.

— Ну и прекрасно. Теперь это все чаще у людей встречается. Рексалопией называется — синхронизацией по времени, если популярнее…

— Что встречается? — спросил Он.

— Виденье! — пояснил старик. — Глаз улавливает клептонику излучения. Ясно?

— А… вот в чем дело, — сказал Он. — Я думаю, чего они иногда словно двоятся.

— Точно! — обрадовался старик. — Должны двоиться из-за нестабильности точки поля и из-за расстояния. Дома — вон где, а мы здесь.

Он снова посмотрел на дома. И в тот миг, пока подымал взгляд, до того момента, пока уперся в многоэтажки, увидел черные разлетающиеся шарики по всему небу. И шарики эти были словно нанизаны на тонкие нити. Впрочем, Он давно это замечал и полагал, что просто галлюцинирует, — порой, когда резко поворачивал голову или переводил взгляд с предмета на предмет. И всякий раз ему что-то казалось, а Он думал, что это ненастоящее, не имеющее отношения к реальности, пусть даже к новой реальности.

— Здесь все почти ненастоящее и все гораздо сложнее, — объяснил старик. — Вертикальные и горизонтальные проекции смещены всего-то на ничего, — но вполне достаточно для проявления…

Бред собачий, думал Он.

— … а мы шарахаем по верхам… но это неважно. Если разобраться, чего мы пока, естественно, не можем сделать по многим причинам, то все до банальности просто, но только на взгляд, исходя из слабого антропного принципа…

Придурок старый…

— … стоит только настроиться по двум-трем составляющим… и…

Ненасытный фантазер…

— … и можно расстраивать проекцию лет этак на…

Так я тебе и поверил, решил Он, Теоретик! Алхимик!