Стивен Кинг - Истории Хейвена

Он хотел спросить ее, как это работает, но не хотел выглядеть болваном и вместо этого спросил, где она взяла провода.

— Из телефонов, которые я купила в радиомагазине, — сказала она. — Они продавались! Здесь есть и другие части от телефонов. Мне все пришлось поменять, но это было легко. Это, знаешь, так… иди ко мне. Ты понял?

— Да, — медленно сказал Джо, думая о выражении лица у парня из Огасты, когда Джо вошел забрать свои шестьдесят долларов после того, как «Пираты» побили Гудена и «Метеоров». — Неплохо для женщины.

На секунду ее брови нахмурились, и он подумал: ты хочешь что-то сказать? Ты хочешь борьбы? Давай. О'кей. Это так же хорошо, как и все остальное.

Потом ее лицо смягчилось, и она улыбнулась.

— Теперь мы можем делать это даже дольше. Ее пальцы скользнули по твердому ребру в его брюках. Ты хочешь сделать это, да, Джо?

И Джо сделал. Они соскользнули на пол, и он забыл все, и что она его бесила, и как вдруг оказалось, что он, видимо, в мгновение ока может угадывать ставки во всем от бейсбола до скачек и гольфа. Он вошел в нее, и она застонала, и Джо забыл даже мрачный шуршащий звук проводов, когда они рассортировывали почту первого класса по просеивателям муки.

Когда Джо вошел в комнату, Бекка сидела в своей качалке, демонстративно читая последний выпуск "Аппер Рум". Всего за десять минут до того, как вошел Джо, она закончила присоединять устройство, о котором ей говорил Иисус, сзади телевизора «Сони». Она следовала Его инструкциям буквально, потому что Он сказал, что надо быть осторожным, если вы совсем не разбираетесь в задней части телевизора.

— Ты можешь поджариться, — предостерег Иисус. — Там намного интереснее, чем в магазине "Птичий глаз", даже если он выключен.

Сейчас телевизор был выключен, и Джо болезненно сказал:

— Я думал, ты все для меня приготовила.

— Пожалуй, ты знаешь, как включить этот проклятый телевизор, — сказала Бекка, говоря со своим мужем в последний раз.

Джо поднял брови. Он подумал, как бы ее обозвать, но решил не связываться. Старая жирная кобыла, которая нашла себя в том, чтобы поддерживать порядок в доме и убивать время.

— Пожалуй, — сказал Джо, говоря со своей женой в последний раз.

Он нашел кнопку, включающую «Сони», и более двух тысяч вольт ударили его, переменный ток, который усилился, переключился на смертоносный постоянный и затем снова усилился. Его глаза широко раскрылись, выпучились и затем лопнули, как виноградины в микроволновой печи. Он начал ставить кварту пива на телевизор рядом с Иисусом. Когда ударил ток, его рука сжалась и раздавила бутылку. Осколки коричневого стекла вошли в пальцы и в ладонь. Пиво вспенилось и побежало. Оно ударилось о телевизор (его пластик уже покрылся пузырями) и превратилось в пар, пахнувший дрожжами.

— Эээээооооооаррррхммммммм! — крикнул Джо Полсон. Его лицо начало чернеть. Голубой дым валил от его волос и глаз. Его палец прирос к кнопке «Сони».

В телевизоре вдруг появилась картинка. Это был Дуайт Гуден, пропускающий дикий бросок, делая Джо Полсона богаче на сорок долларов. После щелчка показались он и Нэнси Восс, переплетясь на полу почтового офиса на подстилке из каталогов. Новостей Конгресса и рекламы страховых компаний, говорящей, что вы можете получить всю требуемую сумму, даже если вам за шестьдесят пять, в вашу дверь не войдут никакие кредиторы, не требуется никаких проверок здоровья, ваши любимые могут быть защищены за несколько пенни в день.

— Нет! — вскрикнула Бекка, и картинка снова переключилась. Теперь она видела Мосса Харлингена за поваленным деревом, взявшего своего отца на прицел и мурлыкающего: не тебя, Эм, не сегодня. Щелкнуло, и она увидела мужчину и женщину, копающих землю в роще; женщина за рулем чего-то, слегка похожего на вагонетку и слегка — на что-то из мультфильма Руба Голдберга, мужчина замыкает цепь вокруг пня. За ними выступал из земли огромный тарелкообразный объект. Он был серебристым, но тусклым; местами на нем горело солнце, но мерцания не было.

Одежда Джо Полсона вспыхнула пламенем.

В комнате запахло кипящим пивом. Трехмерное изображение Иисуса задрожало и взорвалось.

Бекка пронзительно вскрикнула, поняв, что, как бы то ни было, все это она, она, она, и она убила своего мужа.

Она подбежала к нему, схватила за руку… и подключилась к цепи.

Иисус, Иисус, спаси его, спаси меня, спаси нас обоих, — думала она, когда электричество вошло в нее, вздернув ее на носки, как балерину на пуантах. И в ее мозгу возник взбешенный кудахтающий голос, голос отца: дура ты, Бекка! Страшная дура! Всегда и всему тебя учи!

Задняя панель телевизора, которую она прикрутила после того, как закончила свои добавления, вылетела с мощной голубой вспышкой. Бекка упала на ковер, увлекая за собой Джо. Джо уже был мертв.

Когда тлеющие обои позади телевизора подожгли ситцевые занавески, Бекка Полсон тоже была мертва.

Знаменательный день, когда Хиллман Браун проделал свой наиболее впечатляющий фокус в качестве фокусника-любителя — единственный фокус за всю свою карьеру фокусника-любителя, приходился на воскресенье, 17 июля, как раз за неделю до взрыва Хэвенской ратуши. То, что Хиллману Брауну еще ни разу не удавалось проделать столь впечатляющий фокус, — неудивительно. Ведь и было-то ему всего десять лет.

Его имя было, кстати говоря, девичьей фамилией его матери, которая принадлежала к тем самым Хиллманам, что поселились в Хэвене, когда еще город звался Монтгомери; и хотя Мэри Хиллман без всяких сожалений превратилась в Мэри Браун — как никак, брак по любви! — ей хотелось сохранить это имя, да и муж согласился. Однако, не проведя и недели в доме, новорожденный для всех стал просто Хилли.

Он рос довольно нервным ребенком. Отец Мэри, Ив, говаривал, что его нервы чувствительны, как кошачьи усы, и что малыш промчится всю свою жизнь как угорелая кошка. Для Мэри и Брайена это сообщение было не из приятных, но, еще на первом году жизни Хилли оно век принималось как непреложный факт. Некоторые дети находят особое удовольствие в покачивании колыбельки; а некоторые — в икании большого пальца. Хилли раскачивал свою колыбельку почти постоянно (при этом заливаясь злобным плачем) и непрерывно сосал оба больших пальца, — причем сосал их столь усердно, что на них выступили болезненные волдыри к тому моменту, когда Хилли исполнилось восемь месяцев.

— Теперь-то он перестанет, — доверительно сообщил им доктор Лестер, осмотрев волдыри, покрывавшие большие пальцы… волдыри, над которыми Мэри плакала, как над своими собственными. Но Хилли не перестал. Его стремление к комфорту пересиливало боль от кровоточащих пальцев. Со временем волдыри превратились в жуткие мозоли.