Светлана Дильдина - Попутного ветра!

— Я жив или нет? — спросил я беззвучно. Только Адамант все слышал.

— Ты… так скажем, не жив. Ты думаешь и даже дышишь, наверное… но не обольщайся. Это все значит до крайности мало.

Мне захотелось свернуться калачиком и заскулить… потому что я поверил. Да и кто не поверил бы? Но вместо этого я тоже встал, и пошел к двери. На пороге остановился, ловя ртом снежинки. По привычке поднял воротник, чтобы снег не нап а дал. Темно было, и дорога — белая. Разделительная полоса между двумя пятнами темноты.

Постояв, сел, согнувшись, носом едва не утыкаясь в колени. Адамант застыл неподалеку, снаружи, и по его плащу шуршал снег.

— Что же мне теперь делать? — спросил я беспомощно. Хотелось реветь, но это было бессмысленно как-то.

— Тот человек, которого ты подвез сегодня, таких вопросов не задает, — мягко сказал Адамант. — Если ты поверишь мне и пойдешь со мной, все будет хорошо.

— Куда? — я вскинул голову, — Туда? Совсем?

— Совсем.

Он помедлил и сказал с расстановкой, отнюдь не пытаясь давить:

— Только твое тело должно быть свободным от Пленки.

— Если бы я мог, — пробормотал я.

— Достаточно, что могу я. Но ты дашь согласие? — Он произнес это почти торжественно. Будто судья перед оглашением приговора.

— Я могу спрашивать?

Он ответил, мне показалось, весьма удивленно:

— Конечно. — И добавил, уже с ехидцей: — Интересно, а что ж ты делаешь последние полчаса?

— Что мне лучше выбрать?

— Человек обладает свободой воли. Прости, Мики, решение ты должен принимать сам.

Мне даже как-то легче стало.

— Свободным, то есть… ее придется убить, и я умру?

— Именно так.

— То есть, сейчас нет ни одного трупа, а будут два? И на это я должен согласиться с великим удовольствием, да?

— Два? Ты считаешь Пленку равным себе живым существом? — осведомился он. Я не сразу нашелся с ответом. Подумал и сбавил тон:

— Раньше не считал, кажется… то есть живым — да, но частью себя, что ли… не знаю. А сейчас она другая, я чувствую…

— Естественно. Сейчас именно она держит тебя в псевдоживом состоянии. Знаешь, что есть твоя Пленка? Существо иной природы, чем все, что окружает нас даже здесь. Жрецы Тара-Куино выдернули ее к нам, как рыбак выдергивает рыбу на берег… не из реки или озера, из океана. Глубокого и загадочного, Мики, таящего в себе иные, чуждые формы жизни…

Я потрогал собственные руки, провел рукой по груди. Ничего… И во мне сидит это… нечто?

— Сидит, — Адамант умел читать мысли? — На развалинах Тара-Куино ты нашел «куколку». Ты слышал про насекомых-наездников? Они откладывают яйца в живого носителя, дабы обеспечить им эдакий домик, а когда из яйца разовьется личинка, ей было бы чем питаться.

Я попытался сглотнуть. Потом засмеялся… сюрреалистический пейзаж: черная дорога, снег, и двое сумасшедших, один из которых мертв, а другой — ангел…

Дышать стало тяжело, и постарался растянуть ворот водолазки. Чувствовал — еще немного, и я кинусь прочь отсюда, бросив даже Ромашку. Бежать, только бы дальше от этого… от всего.

— Стой.

Будто крючком зацепил голос, дернул, остановил. А сам Адамант и не шелохнулся — знал, что мне бежать некуда.

— Мы еще не закончили. Конечно, ты можешь вскочить на мотоцикл и умчаться, но мне придется торчать тут, пока не вернешься и не соблаговолишь дослушать.

Я обернулся к нему. Тяжко оказалось смотреть в лицо.

— Что тут заканчивать? Я все понимаю. Пленка пока заботится обо мне, а я должен ее убить. Твоими руками. Тогда я попаду в рай, или что-то в этом роде. Излагаю верно?

— Приблизительно. — Он прислонился к дверному косяку, мне показалось — сейчас сигарету достанет. Но он просто глядел на снежинки. — Только объясни мне, пожалуйста, с чего ты злишься? Никто не заставлял тебя пулей носиться по трассе и врезаться в грузовики. Водитель, между прочим, лишь недавно вышел из больницы — подвело сердце.

— Он вышел, но я-то нет!

— Он виноват? — жестко спросил. Разве имел право меня отчитывать?

— Нет… виноват я.

— Ладно, — голос его стал много добрее. — Сейчас ты решать ничего не хочешь. А без твоего согласия я сделать ничего не могу — как-никак, свободная воля… Что ж, поработай на трассе. Ежели соизволишь, — он чуть наклонил голову, но выглядело это как полный сарказма поклон. — А дорогу пока для тебя придется открыть. Хм… знаешь такой стишок: «Между небом и землей поросенок вился, он нечаянно хвостом к небу прицепился»?

— Не знаю… Я смогу вернуться домой?! — теперь я чувствовал, что точно сойду с ума. От радости. Или это истерика начинается? Вроде непохоже…

— Побудь немного на трассе. А там… поймешь, — мне показалось, Адамант вздохнул.

— Я смогу вернуться?!

— Думаю, полсуток выдержишь там. Потом придется пережидать здесь. Только… надо оно тебе, Мики? Двойное существование?

Слова его стали облачками и уплыли куда-то в светлую даль. То есть, Адаманта я вовсе не слушал. Полсуток… не каждый день, конечно. И все-таки жизнь. А в промежутках…

— Что я должен делать?

— Ничего. — Он разглядывал мой мотоцикл, стоя возле окошка. — Ничего не должен, особенно если желаешь таким образом заработать себе каникулы. Зверьки прекрасно обойдутся и без тебя.

— Зверьки?

— Ферильи. — Адамант сделал едва уловимое движение рукой, и трещина, делившая окошко надвое, исчезла. — Знаешь, почему я предложил тебе работу на трассе? Потому что ты — человек. А ферильи не разговаривают.

Помню, как я впервые въезжал в Лаверту. Мне так и казалось — впервые, неважно, что каждый поворот знаком, каждый куст… Была почти ночь, горели красные огоньки возле карьера, далеко-далеко. Поворот, и можно ехать по прямой до самого дома… или, если подольше, к дому Натаниэля.

Я только об одном думал — только б он никуда не делся. Пусть не один, это неважно, я только скажу «здравствуй» и уйду. Куда-нибудь, может, проболтаюсь по городу целую ночь. Надо знакомиться заново — с Лавертой и прочим…

Он оказался дома, один.

— Мики? — сказал неуверенно.

Я стоял на пороге, разглядывая дверной косяк, но видел и Ная, хорошо видел.

— А мы тебя уже мысленно похоронили… — протянул Натаниэль, впиваясь в меня расширенными зрачками.

— Ну вот…

Тут его будто прорвало:

— Господи, Мики! Я уж… я не знал, что с тобой… — он сгреб меня в охапку, едва не опрокинув, все-таки выше был и сильнее, а в голосе плескалась такая сумасшедшая радость, какой ни разу не слышал. Не то что от него, вообще.

Вот леший… а он и впрямь любит меня, мелькнула вялая радость. Ну почему узнаешь все некстати? Рысь, ленивое существо, смотрящее на жизнь через невидимые, плотно засиженные мухами очки, отнюдь не розовые — сейчас он съесть меня был готов. Он был счастлив. Вот, именно так — сколь мало все-таки нужно человеку для счастья…