Альфред Бестер - Голем 100

— Что это... У меня нет никакого клавесина, — изумленно прошептала Гретхен, — откуда он тут...

Она шагнула к инструменту, чтобы потрогать его и убедиться, что ей не померещилось; на ходу снова вре­залась во что-то, пошатнулась и вцепилась в это «что- то». Это была спинка ее собственной кушетки с пуши­стой обивкой. Гретхен в смятении озиралась — у нее не было такой комнаты в квартире. Позолоченный клаве­син? Яркие полотна Брейгеля на стенах? Резная дубовая мебель? Двери с готической резьбой? Ворсистые шел­ковые занавеси на окнах?

— Это же квартира Раксонов, этажом ниже. Я знаю ее, я там бывала. Значит, я вижу то, что сейчас видят они... Выходит, это правда? Боже мой! Неужели он не обманывал меня?!

Она закрыла глаза, но как сквозь дымку продолжала видеть квартиру Раксонов. А позади теснились все бо­лее смутные, уходящие вдаль картины других жизней: комнаты, улицы, люди, сумбур движений, форм, цвето­вых пятен. Раньше ей тоже показывали это кино при закрытых глазах, но она всегда считала свои видения абсолютной зрительной памятью — весьма полезным качеством, необходимым при ее блестящей работе с психодинамикой реального мира. Теперь же она узнала правду.

Ее снова начали сотрясать рыдания. Она ощупью добралась до кушетки и в отчаянии рухнула на нее.

— Боже, Боже мой! Боже мой! Я урод! Лучше бы мне умереть...

В конце концов истерика отпустила, Гретхен вытер­ла глаза, к ней вернулась отвага, и она решила, что спра­вится с осознанием своего уродства. Трусихой она ни­когда не была. Но когда она открыла глаза, ее ждало новое потрясение: она ясно увидела свою гостиную — только все предметы в ней были теперь в серых тонах. А еще она увидела господина Хоча, который стоял в дверях, приветствуя ее стеклянной улыбкой.

— Блэз?..

— Мое имя Хоч. Можешь называть меня господин Хоч, крошка.

— Блэз! Бога ради! Не меня! Ты не мог выследить меня! Я не оставляла за собой запаха смерти!

— Я помню, дорогая моя, что мы уже встречались, но боюсь, что позабыл, как тебя зовут. Меня занимали более важные материи, сама понимаешь. Довольно не­ожиданно — вдруг ты тоже преисполнилась важности для меня.

— Я Гретхен. Гретхен Нунн. И у меня нет жажды смерти.

— Приятно возобновить наше знакомство, Грет­хен! — Его учтивость отдавала хрустальным звоном. Он сделал один шаг по направлению к ней, потом другой.

Она вскочила и заслонилась кушеткой.

— Послушай же, Блэз, ты вовсе не господин Хоч. Нет никакого Хоча — ты доктор Блэз Шима, знамени­тый ученый. «Ароматические углеводороды» и... и... Ты главный химик-парфюмер компании «ФФФ», создатель множества самых модных духов...

Продолжая отвечать ей морозной улыбкой, госпо­дин Хоч начал опустошать свои карманы: вынул верев­ку со скользящей петлей, лазерный резак, маленький распылитель с ярлычком CN [7] Формула циана — сильнейшего яда. , блеснувший скальпель, старинный пистолет калибра восемь миллиметров, по­мещающийся в ладони. Аккуратно разложил все это на журнальном столике возле кушетки.

— Блэз, — умоляла она, — я Гретхен, твоя Гретхен из Гили. Мы уже два месяца любовники, ну вспомни же. Ты сегодня сказал мне о глазах. О том, что я слепая. Ты же не мог это забыть!

— Разные люди хотят умереть по-разному, — заду­шевно сообщил господин Хоч. — Это в конце концов, последнее з их жизнях решение, и они имеют право на некоторую разборчивость. Я и пытаюсь предоставить обилие возможностей. Посмотри, дорогая моя, что тебе больше нравится? Можешь не торопиться. Не бойся. Я помогу тебе расстаться с жизнью. Возьму все хлопоты на себя.

— Езус-Мария, Блэз! У тебя в голове помутилось! Ты в отключке, в фуге! Раздвоение личности...

— Если предпочтешь веревку, то мы найдем, куда ее понадежней прицепить, что-то способное выдер­жать... около пятидесяти пяти килограммов, верно? Ес­ли хочешь свернуть себе шею, я подставлю стул, чтобы ты могла с него спрыгнуть, А если тебе по душе медлен­ное удушье, то я помогу тебе — свяжу руки. Я исполню любое твое желание.

— Блэз, ты одержим безумцем, которого неудер­жимо влечет феромон, но я не оставляла запаха само­убийцы! Как я могла!

— Если больше нравится газ, то вот цианид — на­жми на кнопку и разок вдохни. Некоторым нравится выпить глоток яда. Мы можем насифонить газа в стакан воды, синильная кислота валит, как удар молнии. Один глоток — и твое желание исполнится. А здорово я при­думал, правда? Два вида смерти в одной таре.

— Блэз, о Господи! Я вовсе не хочу умирать!

— Нет, хочешь. Рад выполнить твое желание. А как насчет симпатичной теплой ванны и вот этого? — Он рассек воздух сверкающим скальпелем. — Запястья или сонная артерия на твоем горлышке? Подумай только, последняя ванна в жизни — никогда больше не беспо­коиться, есть ли вода! А вот, гляди, два пистолета! Вы­стрели или сожги себя. Просто нечего больше желать, ведь правда? Господин Хоч пришел помочь!

— Не-ет!

— Ты позвала.

— Нет!

— И я пришел к тебе.

Она пятилась прочь от его завораживающей улыб­ки. Господин Хоч стоял на месте, совершенно непод­вижный, и его уверенность была исполнена жути. В ней была неумолимость. Он знал, что Гретхен хочет уме­реть. Он знал, что она не может не соблазниться одним из орудий самоубийства. Он знал, что немножко терпе­ния — ион поможет ей умереть и будет наблюдать за ее агонией. Он стоял совершенно неподвижно, с неколе­бимой уверенностью самой смерти.

— Иисусе! -— воззвала она. Шагнула вперед, по­медлила и кинулась мимо него к двери. Почти проско­чила, но врезалась в двух ухмыляющихся мордоворо­тов, плечом к плечу загородивших проход.

Вдруг Гретхен поняла, что все цвета в комнате стали яркими. Бандиты вцепились в нее и крепко держали, пока она беспомощно отбивалась, пытаясь вырваться.

Они обратились к господину Хочу на говорке Гили, поверх ее головы:

— Нашевам парень привет мужикты приятель.

— Блэз! Помоги мне!

Господин Хоч словно не слышал.

— Опять вы! — фыркнул он,

— Ну ты ваще парень приветмужик тыприятель ва- ще оторвал телку впорядке тыпарень ваще.

— Да все при ней ну ваще как упакована мы такое уважаем ты парень мужик ваще.

— Не то что три пустышки парень ваще мы зря тебе спасибо сказали так что вали теперь из Гили парень спасибо мужик и чеши домой ваще.

— Ну почему мне даже не посмотреть, как она уми­рает, — обиженно заныл господин Хоч. — Они меня зовут. Я прихожу. Я приношу все, что им только может понадобиться. Я делаю всю черную работу, — а потом вы всегда меня отсылаете. Это нечестно! — Он, каза­лось, вот-вот заплачет.

— Не бухти мужик ваще нам тебя беречь надо ищейка ты наша кто еще нас наведет на такие цацки и ваще.

— Это нечестно!

— Ну ежели нас сцапают то ваще конечно ты потя­нешь за всех как ты наводчик ваще мужик.