Анатолий Радов - На поверхности (сборник рассказов)

Шорох послышался, когда Дэн, смешно пыхтя и высунув кончик языка, прилаживал к стенке пластиковую дверь. Шорох был отчётливым и резким, и Дэн быстро обернулся. За деревьями леса мелькнула серая тень, и через секунду онемело правое плечо.

– А-ай – вскрикнул Дэн и повалился на землю, не отводя взгляда от деревьев. В правом плече, где-то очень далеко появилась слабая пульсирующая боль.

– Что за чёрт? – Дэн вывернул голову и увидел, как из плеча хлещет кровь. Его собственная кровь. В горле тут же появилась тошнота, и Дэна затрясло от нахлынувшего страха. До него дошло, что его только что хотели убить, и он, вскочив на ноги, из всех сил бросился к капсуле.

– Уроды – крутилось в мозгу – Всё-таки нае… Да тут, наверное, местные какие-нибудь водятся. Уроды.

Он нырнул в капсулу, и схватив неповреждённой рукой винтовку, тут же выскочил обратно. Чтобы не делать из себя легкодоступную мишень, он повалился на траву, и направив дуло в сторону леса, нажал на курок. Курок не сдвинулся ни на миллиметр.

– Чёрт, где тут предохранитель? – Дэн зашарил глазами по винтовке – А, блин, вот это, наверное.

Раздался хлопок с шипением, и Дэна отбросило назад. Он перекатился на спину и уставился в бездонное голубое небо.

– Отлично – проскрипел он, скривившись. В плече неумолимо нарастала боль, и оттуда начинала разливаться по всему телу. Дэн чувствовал, как она добралась до затылка, потом поползла вниз по позвоночнику.

Поднявшись, он добрался до капсулы, и несколько секунд порывшись в ящике с медикаментами, сделал себе укол обезболивающего и кровоостанавливающего. Когда лекарства подействовали, он снова выбрался наружу и торопливо зашагал к лесу. Ему не терпелось увидеть того, кто стрелял в него. То, что его тело будет там, Дэн ни на секунду не сомневался. В инструкции чёрным по белому было написано что винтовка стреляет маленькими самонаводящимися ракетками, радиус поражения полтора километра, процент попаданий в цель равен круглой циферке – сто, а значит, у этого аборигена не было ни единого шанса. Конечно, он понимал, что здесь могут быть и другие, но у него, в конце концов, в руках была всё та же винтовка с семью ракетками в магазине.

Порыскав пару минут между деревьями, Дэн наткнулся на отвратительное зрелище. Возле кустов валялась оторванная рука, коричневого цвета, заляпанная ядовито-зелёной жидкостью. Такой же ядовито-зелёный след тянулся в глубь леса и Дэн, сжав зубы, направился по нему.

– Хрен вам всем – шептал он, раздвигая ветки – Это моя планета, я её выиграл, чёрт вас дери. Вы не понимаете, что такое шесть квадратов, вы не понимаете, что такое беспросветное существование, у вас не совпало пятьдесят номеров. Так что это мой выигрыш…

Аарионроро почти дополз до своей лакуны. Он чувствовал, как полностью отключилась первая система лингообращения, а вторая работает всё хуже и хуже. Оставшаяся верхняя конечность не ощущалась, а нижние были продырявлены осколками. Линга вытекала из ран, и Аарионроро чувствовал, как вместе с нею вытекает жизнь.

Когда до лакуны оставалось пару аргов, Аарионроро услышал позади быстрые, озлобленные шаги.

– Твари – прошипел он немеющими губами.

Обернувшись, он разглядел между деревьями идущее в его сторону существо. Он понял, что его обманули, и что планета обитаема. Он вполз в лакуну, и вцепившись зубами в рычажок, привёл в действие заряд уничтожения.

– Вот так вот – прошипел он – Пусть тут всё разлетится на кусочки, мне плевать. Да, мне плевать – Аарионроро стиснул два ряда зубов – Всё равно я уже умираю, эти проклятые местные неплохо вооружены. Местные – Аарионроро усмехнулся – Да наплевать! Это я, а не они, сто двадцать сургов ютился в микрохижине, это я жил беспросветно, жил одною надеждою, вырваться с перенаселённой Аарионрии, это у меня совпало пятьдесят видов растений на шестидесятом ходу, а значит это моя планета. Да, моя, потому что она мой выигрыш!

– Мы умрём?

Молчание в ответ, тягостное и решительное. Что ему мой вопрос?

– Мы умрём?

Он пристально всматривается в меня пару секунд и, не ответив, отворачивается.

Двести девяносто девять мёртвых и двое живых лежат на зелёной траве. Трава мирно шевелится, заигрывая с прохладным ветерком, вдалеке белоснежные горы выставили напоказ свои сверкающие ледяные доспехи, сиреневое солнце дремлет в зените.

Мы умрём? Только этот вопрос сверлит мозг.

Но это не страх, нет. Это мерзкое ощущение своей собственной смерти. Не могу я без отвращения представить своё гниющее лицо, уткнутое в ковёр шевелящейся травы, смрадный сладковатый запах разваливающегося на атомы тела, ползающих в гортани и глазницах муравьёв. А они здесь есть, похожие на наших мурашей, неторопливо занимающихся своим делом. Они и не узнают, что ты чужой, что ты пришёл издалека, они просто употребят в пищу твой белок.

И ещё, это непонимание – почему мы должны умирать? Но никак не страх. Нет.

Идёт четвёртый час нашего пребывания здесь. Триста воинов и один штатский. Триста выкованных из стали спартанцев и один изнеженный свободой афинянин. Мы пришли завоёвывать новый мир, мы поменялись ролью с Ксерксом. Леонид Викторович, гвардии – капитан, мы уже не спартанцы, зачем нам умирать?

– Мы умрём?

Он снова оборачивается и презрительно сплёвывает. Ему сорок пять, мне тридцать. У него жёсткий, уверенный взгляд, а в моём одни вопросы. Леонид Викторович, вам не жаль умереть здесь? Но что ему мои вопросы?

Мы высадились на НП-2 у подножия горы Стрикс и за три часа совершили марш-бросок волчьей рысью на двадцать пять километров. Выданный мне автомат все три часа проболтался на плече нашего капитана с именем спартанского царя, а теперь он лежит прямо передо мной, уже успевший остыть. Вряд ли я в кого-то попал, но жал на гашетку до тех пор, пока они не отступили, оставив на шевелящейся траве двести девяноста девять трупов.

Я закуриваю сигарету и смотрю на блестящие блики гор. Где-то высоко в небе заливается песней незримая птица, наверное, так же, как и жаворонки у нас, увлечённо машет крылышками и ей всё равно, что внизу двести девяносто девять мёртвых и двое живых.

Разве не пришло время не воевать, а думать?

Я жадно глотаю дым, погружаясь во временное спокойствие, никотин иногда полезен. Там, на земле я курил, чтобы быстрее работал мозг, здесь я курю, чтобы притормозить его деятельность, и во мне нет удивления. Я давно знаю, у вещей нет определённой целенаправленности, мы сами направляем их. Леонид Викторович, больше нет тех, кого вы направляли, кого вы считали вещами, двести девяносто девять мертвы. А я не хочу быть вещью, я свободен.

– Да. Умрём – он бросает это неожиданно и холодно, я вздрагиваю, и сигарета падает на траву.