Александр Акулов - Чужая Вселенная

— Аристотель? Один из размышлителей минойской эпохи? — спросил я.

— Нет! Эпохи Александра Великого. Это роковой философ: кан [6] Кан — момент действия, — различный в каждом из миров. вреда полководцу, кан вреда науке. А вред (И-та засмеялась) — из-за избытка досуга… Закон передачи кана… Тот из Аристотелей, что свободен и усерден, преуспевает однобоко… Вернемся в наш редолокус. Твоих НГ-функций хватило только на селектор.

И-та добилась связи со жрецами. Управители запретили перестраивать дом, но выслали прибор-медальон — усилитель импульсов мозга.

Как только Озов надел медальон, И-та исчезла, стены превратились в нечто кисельное, а воздух — в некое дрожащее желе. Озов стоял, но не чувствовал под собой опоры, не ощущал собственного веса. Ему казалось, что он сам изменяется, теряет границы тела, растворяется в пространстве…

Несколько раз медальон создавал помещения, похожие на те, в которых Ар когда-то был, и — другие более родные комнаты — связанные с обстановкой сновидений. Тысячи забытых сновидений промелькнули, растворились, напомнили о своем многомиллионном продолжении за гранями граней…

Вдруг все стало устойчивым. Ар оказался в некоем сверхселекторе: большой круглой комнате со множеством выходов. Выходы вели в бесконечные коридоры со стенами, украшенными орнаментами из неевклидовых фигур. Повсюду останавливали взгляд горельефы-мнемоны. Посмотришь чуть внимательнее — и ясно видишь, все что было… в этой жизни… не в этой, в давно улетевшей грезе, видении… Озов много увидел! Словно перед ним мелькнул смысл бытия, слегка поколдовал и исчез, посеяв недоуменное волнение…

Внезапно пространство впереди захлопнулось. Ар сделал шаг назад и чуть было не полетел на пол, наткнувшись на вакуумное унитазное сооружение. И впрямь оно, причем весьма комфортабельное… Вот он скрытый смысл бытия!

Из коридоров Озов вышел в коридоры коридоров. Это и не лабиринт! Нечто более запутанное, но заблудиться ничто не обещало — спасли мнемоны! Мозаики на дверях вызывали представления о том, что находится далее. А за дверями скрывались: Дельфы, джунгли, библиотеки, застывшие мгновения, реальные пейзажи типа амальхонтеры на планете Ауондана с восходом Сириуса…

В проемах некоторых коридоров виднелись улицы с людьми — вовсе не дельфийские улицы. В других проемах просвечивали моря и пустыни, звездное пространство, ландшафты внепланетных образований, граница вселенной…

Обыденные помещения не представляли собой ничего особенного. Необычными как будто были только библиотеки. В одной из них Озов застрял надолго. Мало того, что она представилась бесконечной — в ней не оказалось ничего, кроме печатных книг! Выглядела она, как вечерний город. На ее центральной «улице» что-то светлело, похожее на статую. Это был Нестор. Он принял руку из-за спины — в руке оказалась книга. Нестор швырнул ее в воздух — она вспорхнула и полетела, словно голубица. Очертив круг, книга понеслась к линии горизонта — одному из циклопических стеллажей-зданий… Прекурьезное виденье! Но ничего другого засознание Ара не выдумало.

— Попробуй что-нибудь вызвать сам, — произнес Нестор.

В голову ничего не приходило. Мысль о проверке запретных пуанских формул Озов отогнал: "Всегда успею". А не испытать ли Дельфы на прочность? И его медальон дал команду:

— … Компено Ас. "Малипотовы игры в лучах заходящей".

От самого названия этой повсюду запрещенной супербодографической гепталогии не могли не потрястись капустообразные пространствосдвигатели! Ничего не ожидая, Озов замер в ожидании. Наверняка, желание-импульс выполнено не будет. Названное мегапроизведение считалось сверхопасным не только в нравственном и политическом отношении, но и в медицинском… Оно раз и навсегда посрамило все прошлые и будущие перлы порнофилии и оделоконии, трансментализма и дрегонофрении.

Тот, кому удавалось прочесть две страницы гепталагии "Малипотовы игры в лучах заходящей", уже физически не мог оторваться от чтения. После марафонского книгочейства с неизменными грезами и галлюцинациями могло быть всё: и психиатрическая лечебница, и смерть от жажды и голода, и потеря желания жить. Это в лучшем случае. В худшем — книгочей инициировал великий массовый психоз. Бывало, эпидемия психоза охватывала континенты… Целые города погружались в каталепсию или вымирали от нервного перевозбуждения жителей.

Автор "Малипотовых игр" не мог быть человеком. Гепталогию написал нимфоид-полиплоид.

Ар совершенно не ожидал, что произведение будет доставлено. И вдруг вдали, высоко в небесах над гигостеллажами показался птичий клин. Очевидно, все восемьдесят томов гепталогии… Клин приближался. Нестор уставился на него как бы с недоумением. Кому нужны ангелы, не умеющие читать мыслей?

— Почему ты мной недоволен, — спросил Нестор.

Ар объяснил.

— Мысли читает И-та. Меня более заботит то, что неправильно называют чувствами…

Ар глянул на Нестора, и его ударило как током: где, где до Дельф он мог видеть этого старика?

— А почему бы именно женщине ("самке" — про себя добавил Озов) не читать чувства?

— Так ты не заметил, что у И-ты такой же медальон, как у тебя? Ты — не художник, тебе важнее сродство по мыслям.

В это время перед ними вырос стол, на него опустились все восемьдесят томов. Нестор удалился.

Озов открыл первый том. Начало было занимательным, почти ароматным — подобные тексты ему еще не попадались. Он весь внутренне расслабился и собрался, предвкушая нечто сверх-сверхособое, как вдруг заметил, что автор беззастенчиво повторяется: повторялись строчки, затем абзацы, и вдруг изложение перешло в абсолютную невнятицу! Что за чушь?! Озов взял наугад тридцать седьмой том. О ужас! Слова там состояли из одних согласных. В других томах — то же самое: гласные исчезли! Приглядевшись, он заметил, что над всеми строчками проходят странные точки и завитушки. Это не брак. В Дельфах такое невозможно!

— Как тебе понравилась гепталогия? — услышал Ар за спиной иронический голосок И-ты. Ару осталось только развести руками.

— Учиться читать онейропись надо было в свободном обществе, — мудро заметила И-та.

Озов вспомнил, что послушником колледжа придумывал разные уловки и избавлялся от медиальных прокурсов. Вместо эстетики он избрал для себя историю силонгики… Модерные языки отменил вообще, сославшись на надзаконное задание электринной рулетки. На самом деле заказ был несложен. Просто в те годы еще считалось хорошим тоном познавать прелести жизни, отдавать этому несчетное количество времени…

Именно тогда Озову и подвернулась четырнадцатилетняя милетянка, — увы, ни лица, ни имени он уже не помнил… Почему-то до сих пор иногда представляется ее ожерелье из синеватых полиэдров. А была ли она? Было ли это странное ожерелье? Мир трижды подменили!